[я в печали.]

для мемори.

этот текст через что только не прошел.
он у меня удалялся три раза. мне приходилось переписывать части 2, 3, и немного 4.
и я просто счастлив, что все-таки смог. СМОГ, ВАШУ ЗА НОГУ. это дописать.
когда-нибудь я стану асом в фотошопе и сделаю коллаж красивый на эту историю.



вкус жизни

Персонажи: Крис/Кенсу
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, AU
Предупреждения: OOC
Размер: мини

AU! Если можно было бы собрать рецепты жизни каждого человека, то в поваренной книге “До Кёнсу” был бы только один рецепт, а все остальное - пустые страницы.

– Некоторые кулинары называют перепелку птицей любви и считают романтическим блюдом для особого случая. Если ее правильно приготовить, она нежна, как масло. Птицу можно запечь, нафаршировав диким рисом или перловкой. Сварить, зажарить на вертеле и даже потушить. Нет большего греха, чем пересушить перепелку. У идеально приготовленной перепелки грудка должна быть чуть розоватой, и птицу нужно выбирать пухленькую, иначе она высохнет слишком быстро. Я предпочитаю их жарить. Так вкус у нее более яркий, более богатый. А на гарнир подойдут равиоли в трюфелевом соусе с дикими грибами. Хорошо их подавать с соусом из тимьяна, с зеленым луком, с карамелизованным луком-шалот, трюфелями. Трюфели подходят к любому блюду из перепелки, потому что они чудесно усиливают тонкий вкус птицы, – Кёнсу отходит от высокого окна, за которым дышит осенний Сеул первыми заморозками, и приседает на диван кремового цвета. Он складывает подушечки пальцев и подпирает задумчиво свой подбородок. – Правда, трюфели нужно брать либо очень хорошие, либо вообще забыть о них, – пожимает плечами. – А на закуску…

– Кёнсу, если вы не против, на короткое время мы сменим тему, – перебивает его Ким Чунмён, поправляя очки в роговой оправе и что-то отмечая у себя в ежедневнике, на что парень отвечает категоричным нет, с долей возмущения и удивления.

Кабинет Чунмёна просторный в светлых тонах, что нравится одному из последних его клиентов. Длинный стеллаж с книгами вдоль одной из стен вызывает у Кёнсу ностальгию по тем временам, когда он, будучи учащимся одной из престижнейших кулинарных школ, выиграл грант на обучение в Италии у великого маэстро.

Чунмён слегка хмурится, отчего между его бровей пролегает ниточка морщинки и почему вы ко мне ходите?

Кёнсу с минуту думает, откинувшись на диванные подушки и закинув ногу на ногу. Он рассматривает затейливые бронзовые крючки люстры, напоминающие по форме королевские креветки, и отвлекается на сидящего рядом специалиста:

– Мне пригрозили увольнением, если я не схожу к психологу, – усмехаясь нелепости своего досуга здесь; в этом кабинете, где ему приходится проводить три часа в неделю, рассуждая о кулинарных шедеврах и предпочтениях. Но следующий вопрос Чунмёна вызывает искреннее недоумение на его лице.

– А почему вы думаете, вам это порекомендовали? Почему?

– Почему?... Не представляю, – слегка качая головой.



В ресторане на углу Daehango столики заказывают за месяц вперед, а обслуживающий персонал всегда приветлив, подавая блюда своего шеф-повара, имя которого часто украшает заголовки кулинарных журналов.

На Кёнсу идеально выглаженный фартук белоснежного цвета, туго завязанный сзади и подвороченный на поясе ровно на три сантиметра так, чтобы был виден предпоследний ряд пуговиц поварского кителя. Он проводит по своим бокам, фиксируя каждую складочку, и бросает взгляд на стрелки часов, украшающих верхнюю часть стены над передвижными этажерками, где на одной из полок уже остывают свежеиспеченные эклеры.

– Поехали.

И кухня оживает, гремя кастрюлями для варки овощей и свежих лобстеров из Японского моря, шипя подогретым маслом под нежнейшим свиным окороком для prosciutto, которые он обязательно посыплет крошками чернослива перед подачей, и тающей мякотью устриц, которые будут политы шафрановым соусом для девятого столика, потому что постоянный клиент без ума от этой пикантной изюминки, впрочем, как и все кулинарные критики. А также Мин, карпачо и амуш буш для второго, придавая блюду идеальный вид и удовлетворенно улыбаясь, предвкушая изысканный микс вкусов, когда после одного кусочка на кончике вилки захочется еще и еще, чтобы затем прикрыв глаза, насладиться неподдельным экстазом истинного гурмана.

Кёнсу усмехается на эмберовское – Извините, шеф, сообщаю, Ким Хичоль говорит, что баранина божественна, – и продолжает помешивать деревянной лопаточкой золотистую жидкость, доводя ее до определенной густоты и открытие которой сделало его в мгновение ока самым востребованным поваром во всей Европе и Азии,разносясь статьями по знаменитым кулинарным изданиям – великолепный шафрановый соус До Кёнсу покорил...


Но Кёнсу решил остаться в столице, и скромный “Le Squiere” со стеклянными витринами патио, уютной атмосферой в зале подходил ему, как ничто другое.


Чондэ – управляющий ресторана был несказанно рад такому сотрудничеству, и скрывался за дверьми алтаря Кёнсу, вызывая его для – Пак Ши Хе хочет сказать, что ты великолепен, – на что тот, не поднимая глаз от глиняного горшочка с тушеной уткой, отвечал – благодарю, но место великолепного повара на кухне.

Чондэ был бы не Ким Чондэ, если бы не умел усмирять невыносимо категоричный характер своего шеф-повара, который часто диктовался высоким самомнением, перфекционизмом во всем, и, как ни крути, одиночеством, потому что парень приходил на работу ни свет, ни заря, когда официанты только-только начинали расставлять столы, скатерти и столовые приборы. Он проверял каждый доставленный овощ, придирчиво рассматривая, и улыбался, увидев партию блестящих чешуей в золотые крапинки лафалатилусов, из-за которых ему пришлось поднапрячь всех рыбаков Тэгу.


Кёнсу делает нескольких замечаний своим помощникам прежде, чем покинуть кухню: Ель, до румяного цвета; Чонин будь осторожнее при нарезке, почти прозрачное, чтобы были видны жилки, помнишь? и Луна, не готовь их слишком долго, они станут слишком сухими, обращаясь к беременной молодой женщине, стоящей за плитой и которая казалось скоро родит в этих условиях, а все лишь потому, что шеф не доверяет остальным и не хочет себе другого главного помощника.

Он вытирает руки махровой салфеткой, перекинутой через плечо, и скрывается в морозильной камере. Кёнсу всегда заходит сюда для того, чтобы привести свои мысли в порядок, а затем направляется в зал и встречается с – выйди, хотя бы поздоровайся, она мой лучший клиент, – слегка улыбаясь кончиками губ на похвалу, а стоящий рядом Чондэ покровительственно опускает ладонь на его плечо. Он вежливо кивает на прощание, пока консьерж любезно открывает дверь перед девушкой, выпуская ее в шумную столицу, залитую осенью.

Но Кёнсу не проходит обратно на кухню, замечая, как Чондэ отходит к одному из столиков, явно собираясь уладить проблему с капризными клиентами. Он быстро оказывается перед столиком, интересуясь – можно спросить, что не так? – и привлекая к себе внимание. Чондэ стреляет в него таким взглядом, что любой бы на его месте испарился, но не До Кёнсу, ожидающий ответа.

– А, так вы шеф-повар, превосходно. Я вам кое-что покажу, – протягивая тарелку с блюдом к нему, которую быстро перехватывает управляющий, почуявший конец света. – Вот, видите, это фуа-гра, и приготовлено не верно.

Кёнсу секунды всматривается в пирамидку из тонких ломтиков гусиной печени и выдает:

– Извините, мое фуа-гра приготовлено, как надо, – без капли сомнения и вырывая тарелку из чужих рук.

– Детка, не стоит так смущаться, даже лучшим поварам фуа-гра не всегда удается.

Чондэ уже картинно закатывает глаза позади настырного клиента, вздумавшего критиковать заказанный ужин, и ему хочется взять тайм-аут, как в баскетболе, чтобы успеть за это время самому решить проблему, обойтись без жертв и потерь. Он уже представляет, как его шеф-повар сперва шинкует, а потом взбивает в блендере несчастного.

Но Кёнсу отвечает невозмутимо, с абсолютным спокойствием, только глаза слегка блестят в полутемном помещении зала.

– Все приготовлено… совершенно комильфо. Так как нужно. Духовка 58 градусов, температура воды 20, 25 минут. Идеальный. Розовый. Цвет. Детка, – упираясь рукой в бок и не замечая, как стоящий рядом Чондэ потирает веки, пока клиенты возмущенно покидают помещение, и Кёнсу не забывает кинуть им вслед, – прямо за углом Пак-аджощи готовит дивные лепешки. Он угодит вашему вкусу, черт, – разворачиваясь на месте.

Он зло хлопает ладонью по поверхности барной стойки и, не ожидая реакции Чондэ, удаляется в кухню. Вихрем влетев в хай-тековское убранство, он быстро хватается за несколько заказов, приклеенных к металлической стойке.

– Два пробных меню, на четвертый стол морской язык, – принимаясь за пучок базилика, когда рядом возникает рассерженный Чондэ.
– Что это было, Су? – раздраженно. – Нельзя устраивать скандал при любом замечании о твоей готовке.

Кенсу не отрывает взгляда от лезвии ножа, вдыхая насыщенный аромат зелени, и не обращает внимания на Чондэ, опершегося обеими руками на края столешницы перед ним.

– Если бы ты не был одним из лучших поваров этого города, я бы тебя сегодня уволил, – Чондэ затягивает узел своего галстука и быстро уходит, хватая по пути бутылку открытого красного 1978 года.

Кёнсу отрывается от нарезки и удивленно повторяет:

– Одним из лучших? – на кухне воцаряется тишина; половинка болгарского перца падает из рук Чонина на доску и рассыпает несколько сердцевидных зернышек; Чанёль замирает с молотком для отбивных, не зная, куда деть глаза, и, пересекаясь с чониновским взглядом, нервно вбирает в себя воздух; Минсок перестает барабанить по дну подноса в ожидании заказа; Лухань, почуяв неизбежную катастрофу, резко шмыгает в зал. Но когда прозвучавшее – он так сказал, чтоб меня позлить – сливается со звуком масла, лижущим тушки перепелок на раскаленных сковородах, а затем вопросительным взглядом ища подтверждения у персонала – правда, ведь? – все суетятся, принимаясь снова за работу и проговаривая: правда, шеф – ты самый лучший…, а Чонин в подтверждение этому еще поднимает свой нож к потолку.

Кухня снова оживает.



После полуночи улицы Сеула освещены фонарями, а воздух влажный и приятно оседает в легких.

Кёнсу поднимается по лестнице, распутывая узлы шарфа на своей шее, и продумывает меню на завтра, потому что Чондэ не хочет повторения скандала, а о фуа-гре придется забыть на некоторое время. Он вздрагивает, почувствовав хватку на своем локте, и поджимает уголки полных губ.

– Исин?

– Привет, Кён, – парень теребит свою тубу с чертежами, не решаясь продолжить дальше. На нем дутая куртка из adidas с меховым капюшоном и торчащий кусок вязаной перчатки лилового цвета, видимо руки мерзнут. – Я тут подумал, неподалеку отсюда есть прекрасный тайский ресторанчик, – с едва заметным акцентом, – и…

Кёнсу тяжело вздыхает и разворачивается к нему, намереваясь поставить все точки над “i”, потому что, ну, сколько можно навязывать ему отношения и непонятные свидания. Нет, Исин, конечно, отличный парень, но… Он улыбается одними губами и слушай, Син, честно признаюсь, мы с тобой соседи, а я не встречаюсь с тем, кто живет со мной в одном доме, – с лица Исина стирается взволнованность, а Кенсу чувствует себя виноватым, – извини, окончательно стягивая шарф и разворачиваясь к двери своей квартиры…


– Так получается, что вы всю жизнь привыкли полагаться на самого себя? – Чунмён внимательно смотрит на него, а Кёнсу лежит на диване, не понимая, почему так неудобно.

– Да, а что в этом плохого? – он переворачивается на бок, пытаясь найти удобное положение. – Я ведь не контролирую других людей, поэтому обычно делаю все сам. Вы бы только знали, как сложно координировать приготовления сорока блюд сразу.

Чунмён кусает кончик ручки, а затем вовсе откладывает ее в сторону.

– Как давно у вас были романтические отношения, Кёнсу?

– Не помню… Три года назад. Наверное. Он хотел, чтобы мы жили вместе.

– А вы?

– Я ушел. Мы бы все равно расстались. Рано или поздно, – Кёнсу опускает ноги на ковер. – Он слишком много требовал. Не хотите ли попробовать мое фуа-гра?...



Если можно было бы собрать рецепты жизни каждого человека, то в поваренной книге “До Кёнсу” был бы только один рецепт, а все остальное пустые страницы.

Но Кёнсу не жалуется.

Он вполне доволен своей жизнью, где самым из ряда вон выходящим событием могут быть передержанное мясо на гриле или Ёль, где тебя носи… , осекаясь на полуслове и заходя в морозильную камеру, потому что для украшения пробного десерта пятничного меню нужны покрытые инеем горошинки черники, а Чанёль пропал, отправившись на поиски ягод.

Нет, Кёнсу не слишком удивляется, обнаружив двоих целующихся рядом с этажерками для тарталеток от Baekhyun’s house на соседней улице, и холодно наблюдает за тем, как толковый парень , по словам того же Чондэ, странно ежится и сжимает ладонь второго, у которого секундами ранее – Чонина-а..., выдыхая полупрозрачным облаком в чужую шею.


Кёнсу достает из духовки запеченные яблоки с орехом, когда звонит телефон, и наклоняется к вкусно пахнущим фруктам – идеально. Удовлетворенно отметив золотистую медовую корочку, покрывающую верхушку начинки, он нашаривает рукой возле микроволновой печи оставленный телефон. Высветившееся имя заставляет его расплыться в теплой улыбке.

Юри – один из основных ингредиентов его жизни, вписанный родителями – Кённи, а это твоя сестра, и она будет оберегать тебя… Не бойся, глупышка, подойди поближе… познакомься с братиком...– обращаясь к маленькой девочке, осторожно выглядывающей из-за двери, потому что такое событие волнительно даже для четырехлетнего ребенка, а затем с первым прикосновениям к теплой ладошке, общими шалостями, секретами на двоих под одеялом с фонариком и тихим мама всегда с нами… здесь, не плачь, прижимая ладонь к чужому сердцу – не плачь, Кённи– дрогнувшим голосом, обнимая.

– Кённи, жди нас с Соён к девяти вечера, мы соскучились по тебе, правда, ведь малышка? Когда ты ее в последний раз видел, засранец? Она очень изменилась… – нежным смехом, а с заднего сиденья обидчивым – ну, мааам, сколько можно?

Кёнсу убирает со стола остатки продуктов, болтая обо всем, стирает мизинцем каплю густой ореховой начинки, быстро пробуя на вкус, и обещает приготовить то, что любит Соён, на что Юри громко смеется, сообщая, что дочь всеядна и заглатывает, как пылесос.


Вечер четверга включает обширное меню французской кухни, полусухие вина, идеально дополняющие различные виды мяса и пожалуйста, будьте внимательны, замечая, как Хань на полной скорости с заказом на руках врезается в Минсока, который тащил на подносе хлебные батончики для закусок.

Кёнсу в смешении запахов и мельтешении лиц, словно дирижер, указывая каждое вступление поваров-помощников для слаженной симфонии – идеально приготовленного блюда.

Творить на кухне – тоже своего рода искусство.

Он рвет руками листья салата для украшения, убирая толстые прожилки, и выстраивает на светло-зеленом дне тарелки созвездие приготовленных улиток. Взгляд то и дело падает на настенные часы, следя за минутной стрелкой и просчитывая возможное опоздание заказа для второго столика, потому что Луна устало отсела подальше, положив ладонь на свой округлый животик, а ее блюда взял на себя Чонин, разрываясь между эльзасской кислой капустой в белом вине на сковороде и разделкой рыбы для супа буйабес. Кёнсу осторожно касается лезвией ножа половинки черного трюфеля из Мансерата, чтобы придать последний штрих приготовленным перепелкам. Чанёль завершает колдовать над порциями десертов и кидается на помощь к Чонину, у которого повязанная бандана поверх дредов болтается на шее, а на висках капельки пота и брови сосредоточенно нахмурены.

Для Кёнсу вся кухня, как на ладони. Он чувствует, каждое блюдо, готовящееся чужими руками, знает, кому за что браться и сделать так, чтобы не подвести, успеть вовремя.

Когда минутная стрелка перебегает предпоследнюю четверть циферблата, приближая короткую к девяти, Кёнсу зовет Лухань.

– Тебя, Кёнсу, – парень протягивает ему трубку.

– Я же просил, скажи, что я занят, и буду только к десяти, – отдавая заказ в руки Мина, а затем разворачиваясь к плите с дымящим в кастрюле соусом.

– Кёнсу, лучше подойди, – Лухань смотрит серьезно и с сожалением, совсем не так, как обычно.

Кёнсу отрывается от готовки, перехватывая взгляд ореховых глаз. Внутри что-то испуганно взмывает, задевая ребра, а чужой голос выбивает воздух из легких – …примите наши соболезнования…

Белые стены больницы неприветливы и забирают остатки надежды, когда Кёнсу блуждает по нескончаемым лабиринтам коридоров, натыкаясь на одну из палат, где лежит Соён, у которой ссадины на лице, локтях поверх простыни морского цвета, и капельница в вене на запястье. Кёнсу опускается рядом, выпуская из рук теплое пальто, которое он так и не надел, и прячет лицо в ладонях. Тусклый свет больничной палаты ложится бледной пастелью на дрожащих губах и отсвечивает соленую линию на щеке после а где… мама? прерывистым вдохом перед самым ужасным – её нет? Она умерла, да? – дрожащие губы ломаются кривой, а сиплое да теряется между холодными пальцами в попытке сжать хрупкие пальцы, жжением в глазах и чужими голосами в коридоре.


Утро субботы трезвит холодным воздухом, пахнет опавшими листьями и мокрым асфальтом.

Кенсу на автомате проносится на кухню, минуя вопросительные взгляды, и натыкается на Чондэ в своем крохотном кабинете, отгороженном от рабочего места, стеклянной перегородкой.

– Кёнсу, не надо было…

– О чём ты? – он рассеянно осматривается по сторонам, подмечая приклеенные яркие стикеры с напоминаниями по дуге настольной лампы: “заказать мидии для субботы”, “напомнить Ханю уточнить у Бэкхена кол-во безе для субботы!”, “пятница. Встретить Юри и Соён в 21:00. Не забудь, дурак! >_<” – снова щиплет в носу, словно кто-то наперчил повсюду, а это простая реакция организма.

– Я думал, ты немного побудешь дома.

Кёнсу разворачивается к нему, застегивая пуговицы дрожащими пальцами.

– Нет, все хорошо, – убирая руки за спину и сцепляя в замок. – Я справлюсь.


Но он не справляется.

Холод морозильной камеры лижет влажность в уголках глаз, вырываясь соленой капелью вниз по щеке и застывая на кончике подбородка.

За прикрытой массивной металлической дверью кипит работа, и даже слышен бас Чанёля, отвечающего Луне, что не успевает, и мат, когда кипящее масло обжигает кожу. Все это остается за гранью, и не кажется ему значимее помятой бумаги, лежащей на его коленях.



Дорогой Кён, малышка просто чудо.

Я назвала её Соён, правда, ведь красивое имя?

Теперь, когда она родилась, я поняла, какую ответственность взвалила на себя.

Я хочу, чтобы ты знал, если со мной что-то случится, ты единственный, кому я могу отдать ее.

Я знаю, ты будешь любить моего ребенка так, как люблю его я…

Не обращай внимания, это, наверное, послеродовая депрессия ккк ~

Люблю тебя, братик.

Юри.



Кёнсу осторожно сжимает в ладони письмо сестры, написанное на следующий день после родов, и, поднимаясь, рассыпает несколько официальных документов с печатью, подтверждающих, что он единственный опекун ребенка.

Парень прикрывает другой ладонью глаза, пытаясь прекратить пульсирующую боль за веками, и не сдерживает глухой всхлип. Он не знает сколько так стоит, прислонившись к контейнерам с овощами, сыром, пока не чувствует теплую руку у себя на предплечье.

– Кёнсу-я, – голос Чондэ сочувствующий и непреклонный, говоря, – я хочу, чтобы ты отдохнул неделю. Это не предложение, это приказ…




продолжение следует...

@темы: fanfic, типичный я, inspiración епта!, аджика-задрот, кто дебил? — верно., acontecimientos, ифань, воробушек су, otp

Comments

[я в печали.]

рецепт 2-й.

В салоне такси холодно; печка не работает – грубоватым голосом водителя остужает неуютную атмосферу до предела, затягивая нервные окончания, когда Кёнсу едет с Соён обратно домой после окончательной выписки из больницы. Сеул мелькает за окном желтого автомобиля, размываясь дождевыми каплями, а Кёнсу не знает, как поступить дальше. Он не готов был к такому… хотя разве к такому подготовишься?

Соён молча осматривает свою комнату и приседает на краешек двуспальной кровати.

– … а моя спальня в конце коридора, – Кёнсу замолкает.

Он постарался привести в божеский вид гостевую комнату; повесил бежевые занавески, сменил постельное белье на светло-кремовое с вышитыми мишками и купил ночник в форме полумесяца.

Но он понятия не имеет, как обращаться с маленькой девочкой, о чем говорить с ней, и натянуто улыбается, когда та показывает ему свой плюшевый зверинец, которых оказалось много. Очень много. Две грузовых машины с ценным барахлом, среди которых было много воспоминаний, запечатанных в простые картонные коробки – целая жизнь.

– Это Сехун. Он очень серьезный и самый любимый, – прижимая к себе потрепанную игрушку, а Кёнсу так и остается с протянутой рукой, потому что Соён не думает отдать его ему для того, чтобы он поместил ее на полке с остальными.


Сумерками наполняется спальня, когда Кёнсу зовет ее ужинать.

Запеченная окунь выглядит слишком чопорной в окружении долек лимона и жареных колец кальмара на тарелке, а также рядом с высокой ножкой бокала с водой. Кёнсу посыпает кристалликами морской соли блюдо перед подачей и ставит на белоснежную скатерть легкий салат из овощей. Ему странно делить свой ужин с кем-то, но сев за стол, он раскладывает салфетку на колени и принимается за рыбу. Проходит три долгих минуты, а Соён только смотрит на приготовленный шедевр и сильнее прижимает к себе Сехуна.

– Можно, я пойду к себе?

Кёнсу прекращает ковырять ножом в мясе, и недоуменно вскидывает брови.

– Ты не хочешь есть? – указывая концом вилки на блюдо перед ней. Спекшийся выпученный глаз рыбы смотрится неправильно и портит гармонию. В мозгу автоматически печатается “на будущее исправить погрешность ”, а с долек лимона вытекает сок. – Хм.

– Я просто не голодна, – длинные пряди волос Соён слегка волнистые к кончикам и светло-каштановые, а глаза мамины.

Я знаю, ты будешь любить моего ребенка так, как люблю его я…

– Ну, тогда можешь идти к себе, – слегка улыбаясь и кивая в сторону ее спальни. – Завтра на учебу, тебе надо выспаться.

Соён медленно спускается с высокого стула и плетется к себе в комнату; разноцветные гольфы на ее ногах смотрятся как-то беззащитно, собираясь гармошкой на лодыжке левой, мягкие уши Сехуна касаются паркетного пола. Кёнсу смотрит ей вслед, пока она не скрывается за проемом, ведущим из столовой в гостиную, а затем поднимается с места, подхватывая обе тарелки, и выбрасывает содержимое в мусорное ведро.


Утром его будят, дергая за рукав водолазки, которую он так и не снял, заснув на нерастеленной постели. Он вскакивает с постели и, лихорадочно водя зубной щеткой по зубам, пытается завернуть приготовленный ланч для нее.

Соён опаздывает на первый урок.

Директриса школы, уводит ее в свой класс, вежливо улыбаясь на прощание Кёнсу, чьи взъерошенные со сна волосы и огромные глаза делают его самого похожим на ребенка.



– Наверняка, кто-то другой лучше бы позаботился о ней, – Кёнсу измеряет шагами кабинет Чунмёна.

– Я не представляю, как вести себя с ребенком, особенно, с потерявшим мать, – он дотрагивается до корешков книг на стеллажах, а затем оборачивается к психологу, сидящему за письменным столом.

– Как нам найти общий язык? Она не ест ничего из того, что я готовлю.

Кёнсу обреченно вздыхает и направляется к дивану.

– Что мне делать? Заставлять? – его немного выводит из себя молчаливое присутствие Чунмёна, который с начала сеанса не говорит ни слова, читая какую-то книгу.

Он присаживается на диван, дотягивается до подушки, и сцепляет руки в замок, притягивая ее к себе.

Чунмён поправляет очки и задумчиво поджимает губы.

– Может… она скучает по материнской стряпне?

Кёнсу смотрит на него, как на дебила, и моя сестра покупала полуфабрикаты и разогревала их.

– В том-то все и дело, может, Соён хочется привычной пищи? Не такой изысканной… Что вы ели, когда были ребенком?

– Не тот случай, – Кёнсу смотрит в высокие окна, за которыми кипит столица; пробка на главной магистрали, толпы людей, снующих по магазинам, витрины которых призывно сверкают о распродажах. – Моя мать была прекрасным кулинаром, правда, я единственный, кто ценил это.

– А когда ваша мать умерла, отец взял на себя готовку?

Кёнсу замолкает; выстроенные на подоконнике стеклянные шары разных размеров стоят не по порядку, и это немного раздражает.

– Ничего он не брал… Давайте, эту тему опустим.

Чунмён снимает очки и откладывает книгу в сторону.

– Вы про рыбные палочки слышали? Дети их любят.

– Палочки?

– Да, замороженные, такие в панировке.

– Я знаю, что это, – обрывает его Кёнсу, выпуская подушку из объятий, – неужели, я вам плачу за это? Рыбные… палочки…

[я в печали.]

рецепт 2-й. продолжение

Сеул всегда оживленный в полдень, Кёнсу с наслаждением вдыхает свежий осенний воздух и толкает стеклянную дверь ресторана.

Чондэ занят ранними клиентами, и Кёнсу успевает заметить только слегка расширившиеся глаза и фирменную улыбку.
С самого первого шага в заведение ему чудится, что кое-что изменилось, что все как-то по-другому, и это доказывают звуки оперной арии, доносящиеся из приоткрытых дверей кухни, а еще незнакомый тип в поварском кителе на его (!) рабочем месте, с его (!) перепелкой в огромной ладони.

Кёнсу не находит слов, он просто ошарашен. Ему кажется, что это какая-та чудовищная ошибка, что он ошибся зданием, улицей, страной, в конце концов, но счастливые лица Чанёля и Чонина, громко завывающие своими басами, застывшая Луна, оборонившая быстрое привет, шеф, увидев его в проеме двери, говорят об обратном.

Ему хочется спросить, вроде – какого хрена тут происходит?

Но светло-карие глаза с нескрываемым обожанием (?), а легкий акцент, и быстрые шаги в его сторону вгоняют его в еще больший ступор.

– О, Боже! Это вы! Я вас умоляю, откройте рецепт вашего чудного шафранового соуса, – он останавливается возле выстроенной башни из белых тарелок, протягивая к нему руки в молящем жесте (в одной из которых вся та же крохотная тушка перепелки, а в другой кисточка в масле), а затем быстро разворачивается на месте, когда в динамиках гремит апогея оркестровых перед концовкой, и указывает на – Ёль, Ким, Мин, Хань, ваша партия! Все вместе…

Кёнсу думает, что у него в команде одни балбесы, раз они подпевают, а этот… (он не находит слов, чтобы обозвать это недоразумение) без всякого стеснения приближается к беременной Луне и чуть ли носом не прижимается к округлому животу, напевая еще не родившемуся малышу.

Кухня сошла с ума.

У Кёнсу разве что, глаз не дергается в нервном припадке, и он обводит неверящим взглядом всех, возвращаясь снова к недоразумению,раскинувшему руки в торжественном жесте над своей головой. Быстрые аплодисменты сливаются со звуками вспыхивающего масла, а у возмущенного вопроса Кёнсу: Кто. Вы. Такой?, нахмуривая брови, ответ блестящей улыбкой.

– Крис У, – слегка кланяясь в его сторону, – и позвольте заметить, что мир был бы сер, уныл и мрачен без вашей перепелки в трюфелевом соусе, – демонстрируя тушку в своей руке.

Кёнсу теряется от такого дешевого спектакля, а опустившаяся на его плечо ладонь Чондэ отвлекает его от улыбчивой физиономии новоявленного повара.

– Нужно поговорить, – Кёнсу вылетает из кухни и разворачивается к спешащему за ним Чондэ, останавливаясь. – Ну, хоть бы меня спросил!

Редко можно было вывести из себя его шеф-повара, но кажется, новенькому удалось это сделать с первых впечатлений.

– Прости, я не мог ждать, Крис был свободен, и я быстрее его схватил, – цедит сквозь зубы тот, улыбаясь посетителям и проходя между столиков к стеклянному винному хранилищу.

Кёнсу бьет под дых от таких слов и гадкое “незаменимых нет” клюет в мозгу.

– Меньше всего на своей кухне я хочу видеть сумасшедшего! – Нет, Кёнсу никогда не повышает голос и не орет. Его просто немного клинит от следующих слов Чондэ:

– Он не сумасшедший, он просто эмоционален. Но видит Бог это то, что нам нужно.

Кёнсу взрывается окончательно, привлекая к себе внимание малочисленного контингента в зале.

– Эмоциональный? Этот тип возомнил себя Паваротти. Я согласился работать шеф-поваром только при условии, что я смогу сам выбирать себе тех, кто мне подходит. Хватит того, что ты всучил мне когда-то Чонина. Луна могла бы прекрасно справиться…

Чондэ хватает бутылку белого и с укором смотрит на Кёнсу, уши которого уже пылают от возмущения.

– Луна едва стоит на ногах, пойми ты! Ты думаешь только о себе. Тебе нужно дать ему шанс, Крис – мастер экстра-класса, – Чондэ крайне смешно жестикулирует, когда злится.

– Я ничего не знаю про него, – Кёнсу пропускает его перед собой, не отставая от него; разливающий в бокалы вина Хань непонятно косится на них.

– Он был вторым шеф-поваром в “El Treviso”, – Кёнсу остается за закрытыми дверьми, ведущими на кухню, пока до него не доходит, что это за ресторан.

– “El Treviso”? Ты взял помощника из итальянского ресторана, а меня отправил лечиться!? – Господи, как же охота пнуть Чондэ.

– Нам крупно повезло, в “Peninsula” ему предлагали роль главного, – Чондэ откупоривает пробку вина и делает большой глоток.

В помещении жарко и, кажется, что их дебаты накаляют воздух еще сильнее.

Кёнсу не верит ему, продолжая сверлить взглядом.

– Что же он не согласился? – ухмыляясь.

– Он сказал, что хочет работать с тобой.

Было бы ложью не признать, что такое заявление польстило Кёнсу. Он обреченно вздыхает и ищет в суматохе кухни нового повара, правда, искать того долго не пришлось. Парень сам не отрывает от него взгляда и лыбится во все тридцать два, упираясь рукой в бок. Его светлые пшеничного оттенка волосы слегка отросшие, а в ушах проколы в нескольких местах и стильные сережки. Белый китель обтягивает подтянутый торс, сверкая пуговицами на груди, и рукава закатаны, обнажая сильные руки с кожаным ремешком часов на правой. Кёнсу кажется, что тот не подходит убранству его кухни, да, элементарно, она мала для него в размерах, хватит с нее одного Чанёля. Он кривится, указывая рукой в сторону плиты, где на сковородке пылают пламенем артишоки. Крис поспешно вытаскивает салфетку из заднего кармана балахонистых штанов в мелкий горошек и убирает с плиты испорченные соцветия, а по кухне расползается смешанный запах тмина с горелым.


Все окончательно катится к черту, понимает Кёнсу, выкидывая приготовленные рыбные палочки в мусорное ведро.

Соён сидит в своей комнате и редко выходит, предпочитая собственный мир под кроватью со своими плюшевыми питомцами. Кёнсу всегда первым разговаривает с ней, давая понять, что им стоит узнать друг друга получше, расспрашивает про ее любимые цвета, мультфильмы, почему у нее так много шарфов, разноцветных гольф и шерстяных носков, но в ответ получает лишь – Слушай, это вовсе необязательно…. так уж стараться, – из-за чего царапает в горле.

Оставшиеся четыре дня после памятной встречи в “Le Squiere”, звонка от Чондэ, который интересуется, выйдет ли он на работу в понедельник, заставляют Кёнсу обратиться в агентство по найму няни, и после сделанного найма он долго сидит над меню за журнальным столиком перед камином.

Когда третий зевок чуть ли не вывихивает ему челюсть, Кёнсу встает с места, разминая отекшие мышцы, и кликает по мышке, отсылая на почту Чондэ распоряжения с меню. Мятный чай успокаивает, наполняя приятным ароматом периметр гостиной, и доносящиеся звуки телевизора из приоткрытой двери спальни Соён заставляют его пройти в спальню, утопающую в мягком свете ночника. Приклеенные звезды на спинке кровати светятся фосфорными линиями, а от открытого фотоальбома у Кёнсу сжимается в груди. Он осторожно приседает на постель, беря в руки тяжелый фолиант, и медленно пролистывает страницы – чужую жизнь, от которой остались лишь воспоминания в виде запечатленных моментов на пленку. Соён очень счастливая на всех фотографиях… и Юри тоже.

Он проводит подушечками пальцев по одной из поллароидных фотографий, приклеенных смайликами, и, неслышно вздыхая, кладет альбом рядом со спящей девочкой…


Кёнсу опаздывает на работу, потому что Соён отказывается оставаться с няней, которая, по правде говоря, не внушает доверия, почесывая нос с пирсингом, и держа в подмышке свою курсовую работу на тему “Мутирующие смертоносные вирусы”, но выбора нет.

Он влетает в кухню, приветствуя всех, и хмурится на улыбку Криса, чистящего окунь, под звуки какой-то оперетты – плохое начало дня.

Кёнсу затягивает свой фартук, приглаживая по бокам, и становится за стойку, куда приклеивает сегодняшнее меню, но прежде чем сделать это, он выключает музыкальный центр китайца, ведь это действительно отвлекает его персонал, вот, Чонин уже вообще лапает Чанёля за задницу. Но лучше бы он этого не делал, потому что ханевское – Крис, ты был прав. Паваротти и секс – это полный улет – заставляют кончики его ушей смущенно вспыхнуть, а картинки с Луханем, занимающего сексом под оперные арии очень ярко рисуются воображением, пока не сменяются самим же Крисом после – Бочелли тоже хорош, но только при разовом использовании. Он останавливается на секунду, пересекаясь взглядом с ним, и мотает головой, отгоняя наваждения.

[я в печали.]

рецепт 2-й. продолжение

Во время обеденного перерыва за столом всегда шумно, дегустируя новые рецепты, а также обязательный атрибут жареного цыпленка в кляре, и обсуждая последних клиентов. Кёнсу садится во главе стола, вытаскивая из-за уха простой карандаш, и принимается за кроссворд. Последние три часа отбивают всякий аппетит, потому что он постоянно сталкивается с новеньким, которого приняли абсолютно все, кроме него. Чондэ души в нем не чает, с удовольствием поглощая приготовленные им спагетти, Чанёль с Чонином явно дружески настроены, смеясь над его шутками и историями, не говоря уже о Мине, Хане, Эмбэр, у которой каждодневное Ayoooo, what’s up Kriz, ударяя того по плечу, и только Луна виновато улыбается ему, передавая соус Кристалл.

Он качает головой, отказываясь от предложенного блюда – спасибо, нет, – и чувствует на себе пристальный взгляд светло-карих глаз. Крис посыпает базиликом горку выложенных спагетти, тушенных с помидорами, и обращается к нему через весь стол:

– Сытый повар верно оценивает еду, – накладывая еще на одну тарелку для Чонина, – голодному все кажется вкуснее.

Кёнсу отрывается от своего кроссворда, когда после произнесенных слов Криса воцаряется тишина за столом. Чондэ по инерции уже закатывает глаза, пригубляя вино, и все дружно поворачивают свои головы к нему.

– Я днем никогда не ем, – молясь, чтобы звук урчащего желудка не предал его.

Но Крис, кажется, не соглашается с его решением, обходя стол и снова опуская перед ним тарелку, где аппетитно приготовленные спагетти призывно манят. Он поддается к нему, сокращая расстояние, и опирается рукой на спинку его стула.

Лицо китайца совсем так близко, что парень замечает боковым зрением даже двухдневную щетину. Его голос мягкий и с хрипотцой, вызывая в Кёнсу странную реакцию делать все наперекор.

– Моя бабушка на смертном одре прошептала мне на ухо этот рецепт. Она привезла его из дивной страны, и я приготовил его, – за выдержанную паузу совесть Кёнсу объявляет рокировку, сдаваясь на милость победителя, – специально для вас.

Кёнсу терпеть не может, когда кто-то нарушает его личное пространство, но кажется, Крису на это вовсе наплевать, раз он продолжает все также пялиться на него в нескольких сантиметрах от его лица. Он равнодушно смотрит в ответ, хлопает пару раз ресницами, убирает простой карандаш снова за ухо, и с деланной снисходительностью наматывает на вилку сваренные макароны, а затем отправляет в рот.

– Ну, фто? Тафолен? – смотря на него и ожидая, что тот, хотя бы, отстранится.

Прозвучавшее весьма прямо возле уха посылает странные мурашки по позвонкам, а последующий шум разговоров за столом, среди которых ясно слышен вопрос Чондэ – а у кого бабушка живет в Канаде? и крисовское – у кого? Мы думали, она не выкарабкается, но случилось чудо– выставляют его посмешищем.

Громкий звук отодвигаемого стула заставляют всех оглянуться в сторону удаляющейся фигуры…


Кёнсу почти рычит, когда лопаточка каким-то образом падает в блюдо с растопленным шоколадом, окропляя темными каплями его фартук, а Крис возится рядом, выполняя свой заказ. Приготовленные десерты выстраиваются на стойке, ожидая официантов, когда китаец внимательно следит за Кёнсу, который должен был опустить карамельный купол на клубнику в желе. Рука дергается, и купол осыпается тонкими веточками на ломтики ягоды, Кёнсу ругается – чёрт, мне мало места, – подхватывая тарелку и огибая стол.

Он протягивает руку к миске под внимательным взглядом и замирает с чайной ложкой над ореховыми крошками, услышав:

– Можно, вопрос?

Крис ловко цепляет бусинки смородины и устраивает их на бисквите, покрытом глазурью.

– А у меня есть выбор? – посыпая крошками творожный холмик.

Китаец весело смотрит на его шедевр и возвращается к своему, притягивая к себе сахарную пудру.

– Кто тебя научил так готовить?

Кёнсу не нравится, когда на него так смотрят.

– Мама, – выдавливая жидкий шоколад из бутылочки по краям готового десерта.

Крис удивляется, рассматривая суетящегося над блюдом парня, а потом пододвигает свою тарелку к уже готовым.

– Мама? Серьезно? Я думал, ты скажешь, что у Аллена Пасара или что-то в этом роде.

Кёнсу почему-то радует, что он сумел удивить китайца, но он делает вид, что ничего такого не произошло.

– Так и есть, но мама лучше готовила и не швырялась кастрюлями, о, чёрт! – увидев расползающееся шоколадное пятно по краям белого фарфора.

Он, разве что, не пыхтит, убирая лишнее под насмешливым взглядом китайца, который стоит над его душой уже битых полчаса, что поступили заказы на десерты. Его бесконечно нервирует этот непредвиденный человек в его персонале, о чем может догадаться даже уборщик, который остается после всех, убирая, и постоянный свидетель прощальных «любезностей» между ними, причем обычно Крис действительно любезен, а Кёнсу, груб, не отвечая на его до завтра, Кёнсу.
Крис вытирает салфеткой руки и опирается о края столешницы.

– Я в чем-то виноват?

Кёнсу хочется заорать: “о да, неужели до тебя наконец-то дошло!?”, но его поспешное ни в чем не виноват, говорят лучше истинных мыслей в его голове.

Крис перебирает в руке листья мяты. Его ужасно веселит, когда он видит тщательные попытки Кёнсу сохранять холодную дистанцию шеф-работник, и он понимает, что надо хоть как-то исправлять эту ситуацию, а лучшего случая может не представиться, особенно, после его – я тебя бешу, – утверждением.

– Слушай, это моя кухня, я из кожи вон лез для этого и не позволю тебе выдавить меня отсюда, ясно? – Кёнсу все-таки взрывается, со стуком кладя ложку на столешницу и удаляясь.


Морозильный холод успокаивающе действует на него, и он ругает себя за несдержанность, нельзя. Нельзя показывать своим недругам свое истинное отношение, лучше натянуть на себя маску безразличия, и заниматься своими делами дальше. Он устало потирает свою шею, и вжимается в стойку с продуктами, увидев Криса в проеме двери. Тот не мешкает, в два шага оказываясь прямо перед ним, и упирается одной рукой в выступ полки над его плечом. В этот момент Кёнсу явственно ощущает, что совсем мал, а китаец слишком высокий и серьезный, аж до его задержанного дыхания… и чертовски красив, мерзким миленьким голосом шепчет совесть.

– Слушай, мне не нужна твоя работа, – какие интересные пуговицы у него на кителе, и Кёнсу совершенно наплевать, что его собственные такие же. – Я могу работать, где угодно. Но я хочу работать с тобой, потому что для меня нет больше чести, – парень старается не вдыхать вкусный аромат его парфюма. – Но я предпочту уйти туда, где мне обрадуются. Если хочешь, чтобы я ушел, скажи об этом.

Крис буквально прожигает его взглядом перед тем, как опустить свои руки, упираясь ими в бока.

– Ну?

Кёнсу открывает рот, чтобы покончить со всем этим, но вихрем влетевший Чондэ рушит все его планы.

– Объясните мне, что здесь происходит? – он гневно переводит взгляд с одного на другого и смешно раздувает ноздри.

Крис смотрит из-под челки на упрямо сжавшего губы Кёнсу и развязывает свой фартук, вручая в руки Чондэ.

– Минутку, – растерянно, – куда ты, Крис?

– Извини, Чондэ, – все также смотря на шеф-повара, – но поищи кого-то другого.

Управляющий обращается к Кёнсу, выхватывающего две пачки маргарина, и в его глазах ясно виден приговор на виновность.

– Кёнсу, что ты сделал? – потрясенно.

– Я ничего не делал.

Кёнсу гордо удаляется вслед за Крисом и вынимает из пачки прямоугольные массы. Конечно же, ему хотелось сказать о своем желании тет-а-тет, но вездесущий Чондэ, который сейчас расстерянно сжимает в руках белый фартук, всегда рушит планы.

– Крис, умоляю, ты нам нужен, – Кёнсу разбивает о края миски скорлупы яиц.

– Да? Пусть он скажет мне об этом, – убирая ножи в чехол, не забывая перед этим вытереть салфеткой лезвия.

– Но это мой ресторан, – возмущенные нотки в голосе Чондэ заставляют всех оторваться от работы.

Крис сгребает свое добро в охапку и в подмышку, а затем разворачивается к Кёнсу, который делает вид, что ничего не произошло, проходясь кисточкой по золотистой поверхности эклеров.

– Возможно, ресторан и твой, Чондэ, но кухня его.

Кёнсу ужасно льстит это, и он прикусывает свою щеку изнутри, чтобы не расплыться в улыбке, а китаец тем временем продолжает:

– Без него это только плиты, кастрюли, грязная посуда… Так что, ему решать, – останавливаясь посреди кухни.

И словно в дешевой драматической постановке все взгляды обращаются к нему, ожидая окончательного акта.

Чанёль умоляюще заламывает брови, а рядом стоящий Чонин нервно вытирает салфеткой ладони; Эмбэр смотрит с выражением “не тупи, чувак”, и только Луна успокаивающе гладит себя по животу.

– Похоже, выбора у меня нет?

Крис изо всех сил старается сдержать свою улыбку.

– Хочешь, чтобы я остался?

– Я ведь сказал.

– Я не слышал этих слов.

Кёнсу недовольно поджимает губы, колеблясь сказать то, что надобно каждому в этом помещении, и даже для него, потому что Крис прекрасно справляется со своими обязанностями. Даже лучше, чем прекрасно. Он смотрит в светло-карие глаза, в которых слишком много наглости и чего-то еще, и выдает:

– Я. Хочу. Чтобы. Ты. Остался.

– С удовольствием, – смешинками в глазах. – Боялся, ты не скажешь.




продолжение следует...

[я в печали.]

рецепт 3-й.

Кёнсу угрожающе разворачивается на стуле с ножом в руке, когда крисовское твоя больше моей, указывая на клочок бумаги с меню, слышится за спиной в его кабинете, а китаец хрипло смеется и ну, ладно, ладно… смотри-ка, тут и мясо, и кролик, и утка, возвращаясь к работе.

Сколько бы ни старался Кёнсу, глаза сами выхватывают Криса из всего убранства кухни, и, в конце концов, он оправдывает себя профессиональной заинтересованностью к новому объекту, выстраивая сваренные мини-морковки на тарелке и искоса продолжая наблюдать за ним.

Широкая спина китайца полностью скрывает от его глаз Луну, которая готовит суфле напротив него, и Кёнсу буквально чувствует, как расползаются чужие губы в улыбке, рассказывая очередную шутку, а будущая мама искренне смеется. Он замечает, как Чанёль, убирая после себя рабочее место, бочком приближается к китайцу и тихо шепчет ему на ухо, после чего оба разражаются смехом на всю кухню, но от одного осаждающего взгляда Пак быстро меняется в лице и отходит к Чонину.

Кёнсу не может сдержать замечания, когда видит, что приготовленный соус недостаточно густ и в нем должны быть комочки. Крис вопросительно смотрит на него и, быстро макая чайную ложку в золотистую жидкость, подносит к его губам, но парень уже сам пробует и, втянув нижнюю губу, одобрительно кивает – уголки губ китайца дергаются в улыбке.

Целый день в напряжении (нет, Крис тут совсем не причем) делает свое дело, и Кёнсу буквально доползает сначала до такси, а потом и до квартиры. Нет, дело совсем не в Крисе, который предлагает подвезти его до дома, он просто не умеет водить и привык всегда заказывать машину на час ночи.

Его шаги по мраморным ступеням гулко отражаются от стен, и ему кажется, что десертом сегодняшнего дня должен стать Исин с неизменной тубой в подмышке и извиняющимся взглядом, но Исина нет, а может быть, он уже давно спит.

Кёнсу открывает входную дверь и включает свет. На часах половина второго, на кухне валяется блюдце с окурками, после которых отпадает всякое желание звонить по всяким агентствам, а из приоткрытой двери спальни Соён доносится разговор.

Кёнсу проходит в комнату и видит свет, льющийся из-под покрывала на кровати. Купленный ночник не стоит на своем месте, остается только догадываться, откуда Соён достала удлинитель. Он осторожно опускается рядом, чтобы не спугнуть ее, и прислушивается.

– … Я знаю, что вам страшно, но если кто-то испугается, я возьму его на руки, тебя первым, Сехун…

Пальцы сжимаются в кулак, сминая ворс светло-бежевого ковра, и парень устало выдыхает, затем цепляя теплую улыбку, отодвигает тяжелую материю.

– А у тебя здесь уютно, – оглядывая царство из мягких игрушек.

– Спасибо, – Соён притягивает к себе двух плюшевых зверюшек и отворачивается.

Кёнсу чувствует себя виноватым, потому что он не может решить проблему с досугом своей племянницы, потому что неправильно, вот так вот, оставлять ее одну надолго, потому что ничего такого не должно было случиться… слишком много “потому что”, которые растекаются по коре головного мозга, словно мороженое на бельгийских вафлях.

Ему хочется сказать, что-нибудь необходимое, нужное, своевременное, чтобы подчеркнуть, что все хорошо, я позабочусь о тебе.

Но в голову приходит единственная мысль, и Кёнсу кажется, что лампочка над его головой все-таки загорается, как у персонажей в мультфильмах. Он не сомневается ни секунды в своем решении, говоря:

– Хочешь… я возьму тебя с собой в ресторан? – ободряющей теплой улыбкой.

Соён поворачивается к нему, вцепляется в край одеяла, и после тихого хочу, Кёнсу становится спокойно.

Чондэ вопросительно смотрит на Кёнсу, когда заходит на кухню, а быстрое извини, на самом деле, ничего не значит.

Нет, Кёнсу не слишком тревожит то, что Чанёль первым подходит знакомиться, завязывая бандану у себя на голове и приседая на корточки, оказывается на одном уровне с Соён, которая недолго думая просит разрешения потрогать его уши, и басистый хриплый смех заставляет ее улыбнуться. Он в курсе того, что Ёль матерится, не сдерживаясь иногда (часто), и делает себе пометку “пак чанелевский язык ” на будущее. Желательно, отрезать, порезать на мелкие кусочки и позволить подгореть, о чем и сообщает ему, отводя немного в сторону, пока Чонин показывает Соён, как правильно обращаться с мясорубкой. В купе с фарширующим визгом – это звучит очень угрожающе.

Кёнсу очень занят обсуждением меню, выхватывая взглядом из убранства кухни ярко-синюю шапку с помпоном, которую Соён наотрез отказалась снимать, и упускает момент, когда немного опоздавший Крис подходит к ней.

Он видит, как она сидит на высоком стуле, болтая ногами в воздухе, и заинтересованно смотрит на пучок базилика в руках у китайца. В следующий момент, его отвлекают, и ему приходится выйти в зал, чтобы побаловать своих клиентов своим присутствием. Но дело одним только удовлетворенным его блюдами не заканчивается, почти каждый второй решает своим долгом высказать ему насколько он хорош.

Еще раз, усмехнувшись шутке Ким Хичоля, Кёнсу снимает с крючка рядом с дверью фартук, и, завязывая, замирает; Соён сидит в дальней части кухни, где в основном расположены различные кухонные приборы на стойках, и с удовольствием втягивает в себя приготовленные спагетти. Она весело смеется, отправляя в рот свисающие с кончика вилки макароны, и вытирает испачканные помидорным соусом губы салфеткой, брошенную ей Крисом, который встречается с Кёнсу глазами и слегка наклоняет голову на беззвучное спасибо, одним лишь движением губ.

Кёнсу – благодарен.

Соён быстро вливается в жизнь кухни, даже Чондэ больше не косится на маленькую девочку, которая расположила к себе многих, но по-особенному она, конечно же, привязывается к Крису.

Что же в нем такого, думает Кёнсу, смотря на то, как Крис громко смеется, пытаясь повторить за Соён движения танца для школьного выступления. Они чуть ли не разносят полкухни, (спихнутые локтем Криса специи отправляются на сковородку Чанёля), пока к ним на помощь не приходит Чонин, который, как оказалось, по утрам преподает в балетной школе.

Кёнсу всегда чувствует на себе его взгляд, такой открытый и ничуть не смущенный, когда в ответ холодно окидывает его своим.

Кёнсу уверен, что интересен Крису, и для этого не надо знать все три главных ингредиента французской кухни.

Во время обеденного перерыва парень с удовольствием закрывает глаза, попробовав кусочек приготовленного кролика, и одобрительно кивает китайцу, который неотрывно следит за выражением его лица, при этом поддерживая разговор за столом.

Кёнсу украшает главное блюдо вечера и не забывает бросать взгляды на Соён, которая, как всегда, вертится вокруг Криса, делая мелкие поручения; помогает тащить козий сыр/лимон/морковь/ананас/ в руках, заметно сияя от гордости, ведь в ней нуждаются; кривится от ударяющего по носовым рецепторам запаха морской капусты; слизывает с венчика взбитые сливки, а Крис быстро стучит по кончику ее носа, пододвигая к ней хрустящее безе, и даже разрешает посыпать заказ сахарной пудрой. Соён внимательно слушает его, подперев ладошками подбородок, и радостно хлопает, выиграв в «камень, ножницы, бумага», ведь теперь ей предстоит отвечать, аж за коробку нечищеных миндалей.

Кёнсу кажется, что она приписывает его в их уединенную жизнь, хотя такие люди, как Крис, делают это сами.

Его уже не раздражает/отвлекает низкий хриплый смех, вторящий чистому детскому. Он не дергает плечами, когда китаец подходит близко, с любопытством рассматривая через его плечо, как он украшает аперитив для шестого столика.

Кёнсу встает на носочки, пытаясь достать кунжутное масло на верхней полке в подсобке, и проклинает Чанёля, которому вздумалось уломать Чондэ на внеплановый уикенд. Кончики пальцев скользят по стеклу бутылки, двигая ее назад, и Кёнсу вздрагивает, от теплой ладони, практически накрывающую его руку.

– Держи, – щекоча дыханием волосы над ухом, и Кёнсу кажется, что сексуальнее этого, он в жизни не слышал.

Он крепко прижимает к себе злосчастную бутылку, лихорадочно соображая над тем, что произошло несколько минут назад, и с какого черта так реагирует организм, словно внутри все затянули и оставили не распутанным.

Кореец повторяет очередное спасибо и до завтра, неся на руках спящую девочку, и прячет улыбку в шапке с помпоном, услышав мягкое пока.

[я в печали.]

рецепт 3-й. продолжение

Субботняя прогулка в парке также не обходится без звучания имени китайца, и еще вообще-то он из Канады, укоризненно смотря на идущего рядом Кёнсу, а затем серьезно:

– У тебя завтра выходной? – Кёнсу без задних мыслей кивает, поддерживая Соён за руку и помогая перешагивать через скамейки, но озвученное шепотом на ухо ее желание , которое он задолжал, когда на работе было ЧП в связи с шшшеф, у меня отошли воды… Звони в скорую и Онью…, вцепляясь в рукав его рубашки, а он опоздал за ней в школу, заставляют его искусать свои губы прежде, чем поделиться этим с Крисом, потому что оно непосредственно касалось и его.

– Эта была идея, Соён, – застегивая китель на все пуговицы и отворачиваясь от широкой спины. – Она сказала, что любит итальянскую кухню.

– Я так и подумал, – Кёнсу представляет, как его губы расплывается в насмешливой улыбке. – У тебя или у меня?

– А не проще было бы здесь? – обводя рукой огромное пространство рабочего места.

– Понятно. У меня, – китаец разворачивается к нему, закатывая рукава.

– А чем моя кухня не подходит? – возмущенно.

– Отлично. – Крис подходит близко, и Кёнсу чувствует тепло его тела. – Скажем, в полдень. Продукты за мной.



Воскресное утро начинается с активности Соён, вставшей ни свет, ни заря, и мешающей Кёнсу поспать в заслуженный выходной. Она стаскивает с него одеяло и самым бессовестным образом щекочет пятку левой ноги.

Погода немного портится мокрым снегом, когда Соён наяривает круги перед домом в ожидании опаздывающего Криса, который все-таки доходит до их квартиры с огромными пакетами продуктов, двумя формами для пиццы и переносной стерео системой.

Соён радостно взвизгивает, накидываясь на парня, и помогает дотащить пакеты до кухни. Кёнсу не знает, как подступиться, да, и вообще не знает, как вести себя, потому что это все дико непривычно. Он еще пока не разобрался со своими чувствами по отношению к человеку, который любопытно осматривался на его кухне, натягивая его фартук и помогая Соён вытолкать его из помещения.

– Нет, нет, нет, нет, нет. Ничего не трогай, – вырывая из его рук контейнер. – Сегодня Соён со мной готовит.

– Но… – многообещающие улыбки перед тем, как закрыть дверь перед его носом, говорят лучше всяких намерений.

Кёнсу сперва лежит на диване в гостиной, слушая веселые голоса, доносящиеся из кухни, и ему хочется оказаться там.

Хочется ловить улыбку Криса, и дарить свою, хочется смотреть на то, как Соён возится с тестом, а огромные ладони китайца подхватывают, устраивая слой на форме. Ему кажется, что как-то слишком много «хочется» в последнее время, и он мотает головой, словно отгоняя наваждения.

Контрастный душ приятно бьет по плечам и остужает мысли. Он вытирает мокрые волосы полотенцем, когда Соён врывается в его спальню, сверкая глазами, и вызывая его – у нас все готово!

Первое, что вырывается из Кёнсу – восхищенный выдох.

Гостиную было не узнать. Они разбили целую палатку из простыней и перенесли сюда весь плюшевый зоопарк Соён. Камин приятно трескал поленьями, а зажженные свечи помогали создать дополнительный уют, освещая разложенные блюда прямо на ковре.

Крис приподнимается с колен, заметив его присутствие, и улыбается.

Его джинсовая рубашка расстегнута на три пуговицы сверху, рукава закатаны, и все это кажется таким домашним, что у Кёнсу целая баталия в голове с взрывами. Он опускается на расстеленный плед, и робко улыбается в ответ, Соён активно рекламирует приготовленные ею пиццы, салат, и выплевывает, как оказалось, невкусные оливки.

Три часа пролетают незаметно за веселыми историями Криса, разговорами, улыбками, играми, смехом, вкусной едой, бокалами вина, газированной шипучки, и заканчиваются заснувшей Соён у Криса на руках, которую он осторожно переносит в спальню, пока Кёнсу убирает посуду.

Парень чувствует на себе чужой взгляд и оборачивается, закрывая дверцы кухонного гарнитура. Крис стоит, прислонившись к косяку двери, и задумчиво смотрит на него. Кёнсу словно бьют по голове кастрюлей.

Это все вино. Это все вино, пытается уверить его сознание, но снова тот мерзкий миленький голос сообщает это все Крис, расслабься уже.

Кёнсу странно икает и быстро прикрывает ладонью рот.

Чёрт, не стоило так много пить.

Крис приподнимает бровь, направляясь к холодильнику, и вытаскивает контейнер с белой массой. Его движения настолько уверенные, как будто он всю жизнь так хозяйничает на кухне Кёнсу.

– Это мое тирамису, – приближаясь к нему, – и ты должен попробовать его.

Упертость в Кёнсу последний раз пищит, все-таки отправляя в рот чайную ложку. Он прикрывает веки, наслаждаясь тающей холодной массой. Это оказывается действительно вкусным.

Они сидят возле дивана на полу в гостиной, и черты лица Криса смягчаются в отблесках пламени камина и выглядят еще привлекательные. Кёнсу нехотя вдыхает запах его парфюма, который пахнет чем-то очень освежающим и бодрящим. Они разговаривают о прошлом, о том, как каждый из них стал поваром, и история Криса намного увлекательнее его, где пять лет его жизни были посвящены только одной теории.

Кёнсу чувствует себя расслабленно рядом с ним, алкоголь развязывает язык, и они вместе негромко смеются над чем-то. В один момент у Кёнсу перехватывает дыхание, когда Крис перестает говорить, не сводя глаз с его лица, и у тебя тут… дотрагиваясь до его губ и убирая крем десерта, а затем быстро слизывая его со своего пальца.

У Кёнсу долго никого не было. Очень долго. И реакция его организма вполне приемлема в данной ситуации, а целоваться хочется, особенно, после того, как китаец тянется к нему, и он прикрывает веки, как какая-нибудь барышня, в ожидании поцелуя, но прозвучавшее близко ты зажал мой шарф, хриплым голосом отрезвляет его.

Кёнсу вскакивает, чуть ли не дав по носу Крису, нервно начинает приглаживать свои взъерошенные после душа волосы, и пока, провожая высокую фигуру взглядом.



– …Он совершенно непредсказуемый, – Кёнсу взмахивает руками, пытаясь донести до Чунмёна весь объем сказанных им слов.

Тот сидит на своем привычном месте, смотря на него поверх стекол очков, и в его глазах явно читается да, вы влюблены, друг мой. Но вместо этого он интересуется:

– В каком смысле?

Кёнсу натягивает пальто и разворачивается к нему с шарфом в руках.

– Во всех. Он не поступает так, как от него ждешь. Он…

– Кёнсу, сама жизнь непредсказуема.

Парень наматывает на шею шарф и натягивает кожаные перчатки.

– Только не на моей кухне.



продолжение следует...

[я в печали.]

рецепт 4-й.

В суматохе дней, приправленных взаимными улыбками, детским смехом, прикосновениями, передавая друг другу те или иные ингредиенты и невнятным бормотанием спасибо, Кёнсу кажется, что жизнь налаживается, ровно до тех пор пока его не вызывает к себе директор школы.

– Девочка спит в классе на уроках, и чем бы вы думали, она объясняет все это? – Кёнсу внутренне подбирается от серьезного взгляда женщины. – Она говорит, что работает до поздней ночи. Ее одноклассники думают, что она трудится в ресторане, чтобы оплатить свое проживание. Если бы я поверила, что Соён в самом деле работает в ресторане, я бы связалась с органами опеки. Лучше всего для ребенка, когда он остается на попечении родственников. Тем более после того, что ей пришлось пережить…

Кенсу потирает переносицу, ожидая появления Соён на ступеньках школы. Она веселая, рассказывая о своих маленьких приключениях и полна энтузиазма, говоря – Крис обещал мне показать, как сделать мороженое в домашних условиях. Но ему приходится оборвать ее – тебе больше нельзя появляться в ресторане, Соён, иначе тебя заберут у меня, – она останавливается, улыбка исчезает с ее лица, а Кёнсу убивает мысль о том, что все могло оказаться куда хуже, – Ты же не хочешь, чтобы тебя отдали чужим людям?

Осенний ветер колышет кончики ее волнистых волос, и озвученное – я тебе там мешаю? – незамедлительно увлажнившимися ресницами ставит его в тупик. Он совершенно не ожидает столь бурной реакции и брошенных – пусть отдают, тебе я все равно не нужна! – вырывая свою руку и убегая в сторону дома.

Вечер проходит в затянутом молчании, а Кёнсу пытается извиниться, на что не получает ответа. Соен зарылась под одеяла и демонстративно не замечает его проеме двери. Но время поджимает звонком Чондэ, который шипит в трубку – где тебя носит? – и ему не остается ничего, как спуститься на этаж ниже.

Кёнсу немного совестно смотреть в глаза Исина, который удивляется, открыв входную дверь…


Привычная атмосфера, витающая на кухне, отвлекает от ненужных мыслей, заставляя сосредоточиться на меню. Кёнсу приглаживает фартук по бокам, фиксируя, и не замечает пристального взгляда. Он раздает указания остальным, берясь за нежнейшее филе палтуса,и неосторожное движение ножом проводит линию по коже – чёрт! – приникая губами к полученной ранке.

Кёнсу хочется испариться на мгновение, чтобы вздохнуть свободно, чтобы скрыться хоть на минуту от накативших проблем, которых вдруг становится слишком много за месяц, но теплые пальцы на его запястье заставляют вспомнить, что он все еще на работе.

Он отстраненно наблюдает за тем, как китаец осматривает порез на его пальце, и покорно идет за ним, когда тот тянет его за собой. Холодная струя воды смывает кровь, а Кёнсу ничего не чувствует, кроме бесконечной усталости, разом накатившей на него, и странных мурашек от глубокого голоса за ухом.

– Отдохни пока, – прикасаясь к его подбородку и заглядывая в глаза.

Кёнсу кажется, что в крисовских глазах топленое солнце и мед, от этого неимоверно тепло. Он неуверенно кивает, принимая из его рук салфетку – отказываться, не имеет смысла, потому что ему действительно стоит отдохнуть, а лучше выпить, что ему и предлагает китаец, останавливаясь возле шкафчиков со сменной одеждой.


Кёнсу стягивает с себя китель и рубашку с вешалки. Ему кажется, что это больше похоже на свидание, и стоит просто расслабиться, позволяя получить удовольствие от общения и хорошего вина. Он смотрит на полоску пластыря на пальце, вспоминая о дозе заботы в чужих глазах, в которых хочется утопиться. Долгие гудки в телефоне заставляют искусать губы, а тихое – с Соён все в порядке, я уже уложил ее, – заставляют проникнуться благодарностью к человеку, ухаживания которого немного раздражали, за что сейчас немного совестно, но сказанное – спасибо, Син, – звучит по-настоящему искренне.

Кёнсу убирает телефон в карман пальто, приглаживает волосы и собирается выйти на кухню, где его ждет Крис.

Восхитительное Дольчете урожая 2002 года оседает на языке приятной кислинкой, а Кёнсу негромко смеется над рассказом китайца, который, к слову, снова делает это, ибо миленький голос снова оживает в его голове, напевая о красивых глазах/улыбке/пальцах/плечах…

Кёнсу пьян. Об этом говорят приятный жар на щеках и поблескивающие глаза, а еще нет, я никогда не встречаюсь с парнями, которые поют оперные арии, смотря в чужие глаза и получая в ответ смех.

Когда они выходят из крисовской машины, льет дождь, и Кёнсу думает, что Крису очень хорошо с влажными волосами. Они толкают друг друга в плечо, смеясь и нарушая тишину лестничных площадок, пока поднимаются до квартиры, а Кёнсу замирает, открыв дверь, потому что у Исина, присматривающего за Соён – вы видимо не живете в нашем доме, – пожимая протянутую ладонь и спускаясь к себе.

Кёнсу заторможено смотрит ему вслед; легкая улыбка играет на его губах, а влажные волосы слегка вьются на кончиках, залезая в глаза. Он благодарно смотрит вслед Исину, убирает челку со лба и затем переводит взгляд на Криса, прислонившегося к косяку двери с совершенно невозмутимым видом, почему-то начиная объяснять ему:

– Это мой сосед снизу. Он такой милый, – старательно выуживая из затуманенного алкоголем мозга качественные прилагательные. – Он добрый, сердечный, хороший… о таком соседе можно только мечтать… и всегда такой приветливый, – Крис невозмутимо кивает на все комплименты в сторону последнего, не сводя с Кёнсу глаз, который выглядит очаровательно пьяным, а потом резко подается вперед, прижимаясь к его губам.

Кёнсу закрывает глаза, чувствуя на своих губах мягкие губы китайца, и ощущает себя по-дурацки счастливым, словно этого ему всегда не хватало. Он неуклюже цепляется в концы его шарфа, приподнимается на носочки и целует в ответ.

Ему кажется, что это самое правильное решение в его жизни.

Крис отрывается от поцелуя, взглядом задерживаясь на слегка припухших губах, прикасается к его щеке, ласково проходясь большим пальцем по румянцу, и прими аспирин, перед уходом, исчезая на лестницах.

Кёнсу просыпается оттого, что слышит приглушенные звуки включенного телевизора в гостиной. Он отбрасывает край одеяла и опускает босые ноги на пол, думая, что все-таки хорошо, что у него в квартире пол с подогревом. Голова слегка кружится, напоминая о бутылке вина, которую они выпили с Крисом на двоих, а при воспоминании о китайце сразу же вспоминается поцелуй, и совершенно глупая улыбка трогает его губы.

Кёнсу чудом не ударяется об косяк двери своей спальни, следуя в гостиную, чтобы выключить телевизор, и замирает.

Соён сидит на ковре в пару метрах от экрана, освещающего очертания мебели в темноте комнаты, а у него все внутри сжимает до боли от знакомого смеха и развевающихся на ветру длинных волос.

Картинка на экране дрожит, пытаясь успеть уловить теплый взгляд карих глаз и яркую улыбку на фоне одного из Пусанских пляжей - пустынного с одиноким портом, и Кёнсу уверен, что вода в океане, такая же холодная, как и пятнадцать лет назад в ноябре, когда они вдвоем с Юри сидели на песке, а он плакал, впервые в жизни не стесняясь слез от старшей сестры, потому что скучать по кому-то совершенно естественно.

– Мам, я тебя сейчас догоню… – бросая камеру.

Картинка сменяется разлетающимися чайками на кусочке неба и слышится звонкий смех двоих после победного – поймала!

Соён уткнулась носом в сложенные на коленях руки, и Кёнсу молча приседает рядом, не отрываясь от экрана, где все тот же Пусанский пляж и крупным планом два смеющихся лица. Он медленно переводит взгляд на Соён и приобнимает ее за плечи…

[я в печали.]

рецепт 4-й. продолжение

Утро наступает безжалостно, назойливыми звуками мусороуборочной машины по средам под окнами. Кёнсу лениво приоткрывает глаза и пару раз сонно моргает. Соён спит на другой половине кровати лицом к нему и выглядит умиротворенной. Прошлой ночью было сказано много слов всхлипами, историй неуверенными улыбками, и поспишь со мной? Я не хочу одна.

Плюшевое ушко Сехуна мягко уткнулось в подбородок спящей девочки, и Кёнсу не хочется ее будить. На часах давно за восемь, а желание никуда не идти возрастает после сонного бормотания девочки – я в школу сегодня не хочу, – перебрасывая руку через его плечо.

Кёнсу нашаривает рукой телефон и со второй попытки отправляет Чондэ сообщение с просьбой об отпуске до конца недели.

Ближе к обеду они вылезают из постели, а за поздним завтраком, поедая хлопья в молоке и швыряясь ими же, Соён объявляет «день амебы», а Кёнсу не против, отражая ложкой внезапную атаку куда-то за тостер, и откусывает золотистую корочку хлеба, щедро смазанную малиновым джемом.

Игра в «бизнес» вызывает разочарованные возгласы, торжествующие вскрики, потирание ладоней с наигранно безумным – я богат, я богат ке ке ке, – Скрюч Макдак нервно кусает свою трость в сторонке, а Кёнсу получает подушкой в лицо.

– Ты понимаешь, что тебя ждет? – он нашаривает позади себя рукой вторую подушку.

Соён с вызовом приподнимает подбородок, а в глазах предвкушающая смесь от предстоящего, и озвученное бооой! выпадом слева пуховым оружием, тонет в детском смехе.

Они убегают друг от друга по всей квартире, скользя шерстяными носками по паркету и босым топотом вслед. Волосы Соён выбиваются из косичек, когда Кёнсу ловит ее возле дивана, перегибаясь через спинку, и щекочет. Но мягкая мебель не выдерживает веса двоих и опрокидывается, увлекая за собой дикий хохот и пару разворошенных подушек.

Они долго лежат посреди разгромленной гостиной, следя за кружащимся в воздухе пухом, и чувствуют себя абсолютно счастливыми. Кёнсу сдувает с кончика носа удачно приземлившееся перышко и громко чихает, снова поднимая белый вихрь. Он наклоняет голову в сторону, ловя искреннюю улыбку, и сжимает теплые пальцы…

Ближе к вечеру, изрядно проголодавшись, Соён заказывает пиццу, и Кёнсу с удовольствием откусывает аппетитный кусок итальянского блюда, вспоминая Криса.

Перед выходом на прогулку, наконец-то снимая пижамы и переодеваясь, чтобы подышать свежим воздухом, Кёнсу ищет в интернете агентство по уборке дома…

После шоколадного коктейля, вкусного пирожного и двух часов на свежем воздухе Соён спит, прислонившись к его плечу, в такси по дороге домой, а затем дома Кёнсу заботливо поправляет одеяло на ней.

Он со стоном поворачивается на бок, приподнимая ночную повязку с глаз. Назойливый звонок в дверь в почти два! часа ночи может разбудить Соён, и ему приходится встать, перекатываясь на край кровати и шлепая к домофону.

– Кто там? – он зевает, потирая сонные веки.

– Ты представляешь, какой час? – до Кёнсу не сразу доходит смысл сказанных слов, потому что сам факт того, что Крис стоит перед его домом вгоняет его в «сон наяву». Он бы не удивился, явись тот к нему на белом коне, развевающемся за спиной накидкой, и с мечом в руках, кажется, кое-кто перечитал сказок Соён на ночь, а тот тем временем продолжает – очень-очень холодно.

Он поспешно впускает его внутрь, забывая о том, что одет только в полосатую пижаму, да еще с ночной повязкой на лбу. Крис никак не комментирует это, передавая в его руки кастрюлю, и снимает с себя короткую дубленку темного цвета…

Как оказалось, у него – попробуй мой новый соус, – открывая крышку и приглашающим жестом к столу в столовой.

Кёнсу недоверчиво смотрит на китайца, изгибая бровь, и, просканировав все 190 с лишним сантиметров, просит минутку, чтобы смыть остатки сна, затем удобнее усаживается на стуле. Взгляд Криса красноречиво говорит о том, что ему необходимо завязать глаза, а так кстати, покоящаяся ночная повязка на лбу, лучше всего сыграет эту роль. Кёнсу натягивает ее на глаза, и на кухне сегодня все шло кувырком без тебя, на что он удовлетворенно улыбается, ведь всегда приятно осознавать свою необходимость, и говорит – я уверен, ты прекрасно справился.

Крис, кажется, не ожидал подвоха в этом, согласно хмыкая, и резко меняется в лице на брошенный укоризненный взгляд, оттягивая полоску ткани и это бы ад, серьезным тоном.

– Так-то лучше, – возвращая повязку на место и приготавливаясь к дегустации.

Китаец медленно подносит к его губам ложку, теплая жидкость приятно оседает на кончике языка, и, распробовав ее, Кёнсу начинает перечислять ингредиенты:

– Коньяк, белое вино, сельдерей, порей, шалот и чеснок, – в завершении, облизывая нижнюю губу.

Крис смотрит на взъерошенные со сна волосы, бледную кожу шеи с россыпью родинок, чувственные губы, и делает то, что хотел с первого знакомства. Слышится звук отодвигаемого стула, и губы Криса накрывают чужие в поцелуе, а последний ингредиент так и остается не высказанным, растворяясь в тихом стоне. Ночная повязка падает куда-то на пол, когда Крис притягивает Кёнсу к себе через стол, заставляя взобраться на деревянную поверхность коленями, а кореец прижимается лбом к его лбу, шумно выдыхая, и останавливает:

– Я… мне кажется…

В глазах Криса явно читается “это неизбежно”, и Кёнсу сдается с новым нажимом чужих губ и брось думать, целуя линию подбородка, спускаясь к шее, попутно расстегивая пуговицы пижамной рубашки…

[я в печали.]

рецепт 4-й. продолжение

Просыпаться Кёнсу определенно не хочется, потому что спать в объятиях Криса идеально. Он глухо стонет, почувствовав, как исчезает тепло китайца, и невнятно бормочет не уходи на поцелуй в обнаженное плечо.

Ощущение того, что все идет, как надо, укореняется в Кёнсу, когда он заходит на кухню и видит Криса, готовящего блинчики с Соён, которая восхищенно смотрит на то, как китаец переворачивает тонкое тесто, бросая в воздух. Она закатывает рукава кофты, с решительным выражением на лице собираясь добиться такого же результата, и хлопает в ладоши, когда у нее получается, а крисовское прекрасно, открой свой ресторан, заставляют ее чувствовать себя истинным шеф-поваром.

Кёнсу смотрит на Криса, на его широкую спину, ловит взгляды, и одергивает себя при мысли о прошедшей ночи, потому что повторения хочется, а китайца, тем более, и желательно в вечное пользование.

Он разливает апельсиновый сок в стаканы, и улыбается, почувствовав тяжесть руки на своей талии.

Когда Крис наклоняется к нему за поцелуем, Кёнсу уворачивается от поцелуя, потому что – только не при Соён, – выдыхая куда-то в шею и касаясь чужого запястья

Китаец кидает взгляд на девочку, ссыпающую ягоды черники на тарелку, и выдает внезапное для двоих в комнате:

– Соён, я собираюсь поцеловать дядю Кёнсу.

Кёнсу хочется провалиться под паркет из-за стыда, потому что он никогда не позволял целовать себя на глазах у других, и в любой другой бы ситуации не допустил бы этого, но китаец невозможный, наклоняясь еще раз к нему после ладно, не смотрю я, прячась под столом.

– Как же мы теперь работать станем? – губы Кёнсу расползаются в улыбке, когда Крис присаживается рядом на стул, а запах свежеиспеченных блинов приятно щекочет нос.

– Как всегда работали, – китаец легонько стучит пальцем по кончику носа Соён, вылезшей из под стола, – ты мной руководишь, я за твоей спиной вытворяю, что хочу, – передавая ему тарелку.


Три дня проносятся водоворотом улыбок, говорящих о многом, прикосновениями, теплыми пальцами, залезая под подол рубашек/свитеров/футболок, и быстрыми поцелуями, пока Соён отвлекается на всякое во время прогулки. Впервые за месяц Кёнсу чувствует себя расслабленным, пряча улыбку за чашкой какао в кафешке, пока Крис пытается выиграть нового питомца для плюшевого зоопарка Соён. Это ему удается сделать с первой попытки, а у Кёнсу – есть ли в мире хоть что-нибудь, чего ты не сможешь сделать?

Они останавливается около китайского ларька, и Кёнсу тянет их внутрь. Быстро проходя мимо корзин с луком чипполини, редиской, имбирем, он хватается за прозрачный пакет с листьями. Соён приподнимается на носочки, пытаясь увидеть, что же там такое, а Кёнсу протягивает им обоим содержимое, предварительно смяв в руке.

– Это листья лимонного сорго.

– Вкусно пахнет, – Соён морщит носик, принюхиваясь.

– Хм, запах знакомый, – Крис еще раз вдыхает аромат листьев и затем неверяще смотрит на чересчур довольного корейца, – это твой шафрановый соус! Между нами теперь секретов нет, – стирая улыбку поцелуем.


На кухне, кажется, все чувствует гармонию двух поваров, а Кёнсу искоса бросает взгляды на Криса, готовящего стейк рядом. Он никак не может насытиться присутствием китайца, и это его немного пугает, но теплые прикосновения, как бы невзначай, заставляют его отогнать нелепые мысли и просто насладиться таким поворотом судьбы. Во время обеда китаец перетаскивает стул поближе к нему, и делает вид, что не замечает удивленно переглядывающихся Чонина и Чанеля, нагибаясь и шепча ему на ухо – как насчет того, чтобы сегодня пойти ко мне?

Ответ Кёнсу перебивает подошедший Чондэ, протягивая ему маленькие бумажные пакеты с названием ресторана.
– Крис предложил подавать пирожные в мини-коробках, правда, ведь замечательная идея? И еще я доволен твои выбором к новому меню, – оставляя неприятное ощущение в груди, Кёнсу вопросительно смотрит на Криса, а тот избегает его взгляда, что-то отвечая Эмбэр.

За целый день копится слишком много ”Крис то, Крис сё”, и Кёнсу не выдерживает после визита Чондэ на кухню с – Крис, пара за шестым столиком хочет выразить тебе свое восхищение за морского окуня, – китаец посыпает базиликом сочный стейк и Кёнсу отвечает за все блюда, Чондэ, кивая в его сторону головой.

Кёнсу привык к тому, что все под его руководством, и, честно говоря, не представляет дальнейшей жизни без своей кухни, поэтому брошенное серьезным тоном – ты и я в подсобке, сейчас же, – кажется ему единственным вариантом, чтобы поставить все точки над “i”.

Неприятное предчувствие того, что конец идеальных дней, полных положительных эмоций, потрясающего секса и … любви (к чему он приходит, лежа на груди спящего Криса и рассматривая его ресницы) должны омрачиться неприятностями/недомолвками на работе – совершенно не устраивают его.

Морозильный воздух остужает пыл, а он нервно теребит пуговицу на кителе и запускает пальцы в волосы на затылке. Крис не заставляет себя долго ждать, появляясь с шумом масла, облизывающем мясо баранины/дикой утки, и быстро закрывает за собой дверь – отрезая от внешнего мира.

Гребаная обида топит полностью, когда на его – стоило мне не выйти пару дней, Крис – вино, Крис – восторги… – китаец выдает поспешное – мне предложили твое место, – а виноватый тон, оседает везде, кроме слуха корейца. Кёнсу чувствует себя бесконечно оскорбленным, и не находит слов, переспрашивая:

– Что? Почему… ты мне не сказал?

Крис пытается взять его за руку, но парень вырывает свою и смотрит так, что внутри у китайца все переворачивается.

– Я знал, что это тебя расстроит, поэтому все медлил, – Кёнсу не слушает его, отходя на шаг назад и упираясь лопатками в этажерки с противнями готового слоеного теста.

Ощущение, что его предали, разливается сквозь прорези ребер, и становится обидно за себя, и за Соён, так легко впустивших незнакомого человека в собственные жизни, в которых возможно не было бы столько всего нового, но, по крайней мере, осталась бы стабильность и удовлетворение от достигнутых результатов, от цели, к которой он всегда шел и которой достиг в свои двадцать три года, став шеф-поваром.

В минуты расстройства, человек не думает о последствиях, прячась за свои обиды, и Кёнсу говорит непоправимое:

– Так и думал, что нельзя доверять тебе. С первой же минуты я знал, что тебе не стоит доверять, – Крис отшатывается, словно от удара, – у тебя не хватило отваги завести собственную кухню, ты пришел сюда и отнял мою.

– Ты так обо мне думаешь?

– Я так о тебе думаю.

От взгляда, которым одаривает его Крис, Кёнсу становится нехорошо, и он пытается объяснить сказанное, но китаец опережает его:

– Запомни, Кёнсу, нужно порой доверять людям, – развязывая концы фартука, – возможно, ты поймешь когда-нибудь.

– Ты просто не знаешь, эта работа – вся моя жизнь, – дрогнувшим голосом.

Крис приближается к нему, комкая в руке белую ткань фартука, и тянется другой к его лицу. Кёнсу почти чувствует теплые пальцы на своем подбородке, и мысль о том, что такого больше не повторится колет в сердце сотнями ножей, но китаец опускает ее, так и не дотронувшись, и это не вся твоя жизнь, это только ее часть, оставляя его одного в морозильной камере.

[я в печали.]

рецепт 4-й. продолжение

Чондэ рвет и мечет, узнав об увольнении Криса, и шипит на Кёнсу – найди ему замену, – когда тот разрывается между двумя блюдами.

Кёнсу приходит домой за полночь, а прикорнувшая в кресле няня, суетливо убирает свое вязание и прощается возле двери. Он долго сидит на диване, уставившись взглядом в стену, и закрывает лицо в ладонях. Два дня без двух помощников (он так и не нашел замену Луне) прорисовывают тени под нижними веками, а Чанель с Чонином такие уставшие, что их не хочется лишний раз беспокоить; два дня без… нет, не так. Сутки без Криса, без его улыбки, теплого взгляда, насмешливого изгиба полных губ, заботливых рук крошат его на мелкие кусочки, отчего по-тоскливому больно, а в спальню вообще не хочется заходить, потому что воспоминания зажигаются в голове, словно фонари на улицах, и от этого хочется выть.

Кёнсу нашаривает в кармане брюк телефон и, уже в который раз слушает единственное голосовое сообщение – к твоему сведению, я отклонил предложение Чондэ.

Он пугается, когда Соён тянет его за брюки, ведь по идее она давно должна спать, но у нее вопрос шепотом – почему Крис к нам больше не приходит? – и Сехун в руках, прижимая к себе сильно, после слов Кёнсу – мы с ним поссорились.

Она стоит, задумчиво нахмурив брови, а желтый свет ночника льется на кончики ее волос, подсвечивая почти до золотистого оттенка.
– Он когда-нибудь вернется?

Кёнсу молчит минуту и, прежде чем ответить, глубоко вздыхает:

– Сомневаюсь, малышка.


Воскресным утром все кажется проще, особенно, когда контрастный душ смывает нелепые мысли, всю ночь взбивающие его мозг до состояния желе. Кёнсу выходит из ванной, вытирая влажные волосы полотенцем, и зовет Соён кушать.

Он вытаскивает из холодильника молоко и включает кофеварку.

– Тебе хлопья или кашу? – разрывая зубами пакет с тонко нарезанными ломтиками хлеба.

Кёнсу бросает взгляд на часы – почти десять утра, и направляется к ее спальне, собираясь разбудить. Он тихонько стучит по деревянной поверхности, не решаясь зайти, а в сердце поселяется страх, когда после третьего раза ему отвечает все та же тишина. Быстро распахнув дверь, Кёнсу испуганным взглядом осматривает пространство комнаты; расстеленная кровать, плюшевый беспорядок на широком подоконнике, многочисленные шарфы, завязанные на шее жирафа в углу (– Я назову его Чанель, правда, уши не похожи, но мне нравится, – нахлобучивая вязаную шапку на бедную игрушку, предварительно просясь на шею Кёнсу, ибо жираф действительно высокий, замирая вытянутой головой в двадцати сантиметрах от потолка). Сердце ухает куда-то вниз, а паника расправляет свои крылья с каждым осмотренным уголком квартиры. Кёнсу не помнит, как одевается и выскакивает на лестничную площадку. Он быстро нажимает на дверной звонок этажом ниже и обессилено упирается лбом о поверхность входной двери Исина, потому что вероятнее всего дома никого нет. Охранник в школе отрицательно качает головой, а холодный ветер задувает через распахнутое пальто и тонкую ткань рубашки через ребра прямо в сердце, сковывая страхом. Дрожащими пальцами он быстро набирает номер, который стер прошлой ночью, и, услышав родной голос, не может сдержать судорожного вздоха и Соён пропала…


Крис подъезжает через двадцать минут к зданию школы, пока Кёнсу сидит на ступеньках, в отчаянии зарывшись пальцами в волосы. Ладонь Криса невозможно теплая, накрывая его собственную по дороге домой, потому что а что в полиции сказали? и Соён еще ребенок, скорее всего, она пошла в знакомое место. Кёнсу все будет хорошо… знаешь? Давай, проверим, может она дома?

В квартире так же тихо, как и утром без Соён, а Кёнсу сползает вниз по ножке кровати в ее спальне, держа в руках мягкую игрушку.

– Она оставила Сехуна, – хрипло. – Она бы не убежала из дому без него, – дрожащими губами и обреченным взглядом в карие глаза.

Крис приседает на корточки и берет его за подбородок теплыми пальцами.

– Кёнсу, ты не виноват…

– Я не справился, я чувствую, что подвел ее, – продолжая сжимать в руках плюшевого зверька. – Ей просто нужна ее мать.

– Мы найдем ее, обещаю, – Крис гладит его по щеке, стирая слезу, и Кёнсу хочется раствориться в этой нежности, раствориться в самом Крисе, стать единым целым, чтобы вместе через любые преграды, через любые препятствия, и обязательно за руку с Соён…

– Я, кажется, знаю, где она может быть…


Дорога до кладбища не занимает много времени, и сердце Кёнсу безумно стучит, когда среди мемориальных досок и статуй ангелов он видит знакомую фигурку. Он быстро оказывается рядом с ней и до хруста сжимает в объятиях, волосы Соён пахнут духами Юри...


Крис останавливает машину около подъезда и прощается с Соён, у которой ты ведь зайдешь, Крис?

Китаец заправляет выбившийся локон волос ей за ухо и легко улыбается, словно у них целая вечность впереди.

– Не сегодня, милая.

Соён переводит взгляд с него на Кёнсу и спрашивает:

– Вы все еще сердитесь друг на друга? – Кёнсу не знает, что ответить, но на помощь к нему приходит Крис.

– Нет, мы уже помирились.

Кёнсу поджимает губы, кивая, и отпускает ее с ключами от квартиры. Он поднимает воротник пальто, неуклюже переминаясь с ногу на ногу и я бы хотел извин.., но его резко перебивают:

– Не извиняйся, я тебе благодарен, – крепче сжимая руку на руле. – Я много думал над твоими словами, что мне не хватает отваги делать то, что я хочу, и ты прав, – Кёнсу приобнимает себя за плечи под пристальным взглядом, – и поэтому я нашел работу в Амстердаме. Буду шеф-поваром, в новом ресторане.


От мысли, что, возможно, Кёнсу видит его в последний раз в своей жизни, ему становится дурно, и он опирается рукой о дверь автомобиля, выдыхая растерянное – это замечательно, а китаец тем временем продолжает, не сводя глаз с его лица:

– В этом твоя заслуга, – протягивая руку на прощание.

Ладонь Кёнсу вздрагивает в его, и холодный ветер быстро забирается в пространство между соприкосновением теплой кожи с холодной.

Он вымученно улыбается в ответ, провожая взглядом его машину.

Кёнсу кажется, что ему только отрезали кусок сердца.



В понедельник на кухне полный завал и огромное количество народа в зале. Чанель разрывается между мясом в кляре и грибным соусом, матерясь сквозь зубы, а Кёнсу делает вид, что не слышит, хотя он на самом деле не слышит ничего, погружаясь в свои мысли, где много прошлого, которое теперь безвозвратно после – …нашел работу в Амстердаме.

Кёнсу пропускает через терку трюфели, украшая аперитив понедельника, и изумленно смотрит на блюдо в руках Кристал, которая ставит тарелку на стол и клиент за третьим столиком требует не кремированный стейк, а полусырой.

Парень слегка хмурится, проверив жесткость приготовленного мяса, и невозмутимо говорит:

– Он полусырой.

Подошедший Чондэ, словно посланец мира, успокаивая своего шеф-повара – видимо, для него только на четверть, это важные люди, До, и…

В Кёнсу снова просыпается нечто, не выносящее критики насчет его приготовленных блюд, но он заталкивает его куда подальше, говоря –Чонин, один полусырой стейк, – потому что лимит препирательств с Чондэ за последнюю неделю давно превышен.

Он только берется за спаржу, когда у Кристал возмущенное – придурок за третьим столиком интересуется, видел ли ты когда-нибудь полусырой стейк, – и Кёнсу упирается руками о столешницу, смотря на идеально приготовленное мясо…

[я в печали.]

рецепт 4-й. Конец

Он не сомневается ни секунды, пинком открывая дверь кухни и проходя между столиков в поварском кителе, с сырым куском мяса, воткнутым в нож, в правой руке. Найти нужный столик не составляет для него труда; со всех сторон доносится приглушенная речь, следя за действиями шеф-повара заведения, а Лухань проливает за край бокала красное вино. Кёнсу быстро подходит к недовольному клиенту и вполне сырой?, втыкая нож в деревянную поверхность стола, покрытую белой скатертью. От испуга тот расплескивает содержимое своего бокала, а его спутница открывает рот от возмущения.

– Вы что, больной? – обращаясь к шеф-повару, который невысокого роста и с блеском в глазах, отвечая – да, и лечусь в данный момент.

Кёнсу замечает неприкрытый за вежливой улыбкой ахуй на лице Чондэ и с вызовом развязывает свой фартук; Чанель, Чонин, успевшие вылезти из кухни, хлопают, а Кристал незаметно дает пять Эмбэр.

– До чего же мне легко, – Кёнсу подходит к Чондэ и сует ему в руки свой фартук, пока тот пытается справиться с нагрянувшим шоком, лишаясь возможности произнести, хотя бы, одно слово, потому что никто не ожидал этого от его шеф-повара, для которого эта работа была больше, чем жизнь.

Кёнсу подмигивает Чонину, и под восторженные аплодисменты клиентов, обслуживающего персонала выходит в осенний Сеул, исчезая в салоне пойманного такси…



Небо столицы, кажется совсем близко, что протяни Кёнсу руку, можно было бы почувствовать холод серых облаков. Он стоит на крыше многоэтажки, где стоят вечнозеленые в кадках и два деревянных стула, а вокруг острые углы черепиц и стен высоток. Ноябрь медленно сдает свои позиции, а сгустившие облака, словно кто-то подлил в них жирные сливки, обещают вечером снег. Чунмен отпивает из кружки с чаем, и следит за наяривающим круги пациентом, у которого я знаю. Знаю, вы скажете, что нужно самому учиться.

– Нет, я не собирался этого говорить, попытайтесь еще раз, – салютую керамической чашкой.

Кёнсу окидывает взглядом дневную столицу, задерживаясь на главной магистрали, где как всегда пробка, и я лучше послушаю, засовывая руки в карманы пальто.

– Я собирался сказать, – Чунмен дует в горячую жидкость, – вы сами знаете, как поступить…




У Кёнсу все странно сжимает внутри, до последнего не веря, что он все-таки решился на это. Найти адрес Криса не составило труда, а у Чанёля только ебааа, ну, наконец-то, а то он улетает уже сегодня, поспешно находя в сообщениях отправленный ранее адрес китайцем.

Он глубоко выдыхает, нажимая на кнопку лифта, и сердце гулко отсчитывает секунды до девятого этажа. Эмаль металлического контейнера для еды приятно греет руки через махровую ткань салфетки, и Кёнсу в нерешительности останавливается перед входной дверью. Он проводит правой рукой по волосам, убирая челку, и нажимает на звонок.

Доносящиеся звуки оперной арии заставляют губы Кёнсу дернуться в улыбке, а от появившегося Криса в одних домашних штанах у него маленькое ликование пониже пояса брюк. Он громко сглатывает, не сводя с него глаз, и старается не слишком пялиться на его голый торс.

– Ты должен знать, чего я тоже никогда не делаю.

Крис прислоняется плечом к косяку двери, пристально смотря на парня, о визите которого знал заранее – спасибо Паку, и не спешит спрашивать что-либо.

Кёнсу серьезным тоном продолжает:

– Я никогда не врываюсь в чужую квартиру, не кормлю своим шафрановым соусом хозяина этой квартиры и не умоляю его не уезжать в Амстердам.

– Ты этого никогда не делаешь?

– Никогда, – делая шаг вперед и практически соприкасаясь кончиком носа с линией его груди.

Крис отходит в сторону, пропуская его в помещение…



Два месяца спустя.



– Ты опалил его сначала? – Кёнсу выглядывает из-за плеча Криса, пытаясь подсмотреть, но тот не дает ему сделать это, быстро убирая содержимое посуды.

– Да, шеф, – помешивая сладкую смесь в кастрюле.

Кёнсу продолжает взбивать желтки яиц с сахаром и алкоголем, попеременно бросая взгляды на действия китайца.

– Не забудь выпарить соус, ладно? – пробуя получившуюся жидкость на кончике столовой ложки.

– Ты перешел границу, малыш, – Крис отрывается от своей кастрюли, регулируя температуру духовки.

– Не-а, – Кёнсу отрицательно качает головой, зачерпывая еще раз.

– Перешел, – Крис поворачивается к нему, – твоя ложка на моей территории.

Кёнсу закатывает глаза и послушай, я не виноват, что твой соус жидковат, отодвигая деревянную ложку от красной линии, делящей длинный стол на две равные части, где куча баночек со специями, орехами, кунжутом, миндалем, контейнеры с мукой, сахаром и лотки яиц, – я не мог промолчать.

Крис придвигает к себе поближе миску с взбитыми сливками, при этом как бы невзначай подмечая – зато в твоем сабаньоне – комочки.

Кёнсу неверяще смотрит в бледно желтую массу, вынимает венчик, и ты совсем спятил? – погружая мизинец во вкусную смесь. Он быстро облизывает палец, вынося вердикт:

– Бесподобен, – на что Крис прекращает украшать готовые блинчики, вытирая руки влажной салфеткой, и поворачивается к нему с – придется проверить, – притягивая к себе для поцелуя.

Кёнсу закидывает руки ему на плечи, и прячет лицо в крисовском поварском кителе, когда в помещении раздаются аплодисменты; он все еще не привык к публичному выражению своих чувств.


Соён встает на специально сооруженный для нее помост и подмигивает китайцу, а Кёнсу кажется, что это заговор, передавая в ее руки тарелку с испеченными блинчиками под взбитыми сливками и с мякотью клубники.


Она весело проходит между столиками, ставя десерт перед Луной, у которой в руках маленький Чунмен, а рядом – Онью, и прикасается к пухленьким пальчикам.

Дверной колокольчик звенит, когда в помещение входит Исин и, замечая "босса" в шапке с белым помпоном, машет ей. Соён с важным видом подходит к нему, увидев, что он со своим спутником занимает ее любимый столик, и присаживается на соседний стул, подпирая руками подбородок.

– А это кто? – указывая на парня рядом, увешанные серьгами уши которого сейчас больше всего интересуют ее.

Исин переглядывается с ним, и тот протягивает ей ладонь с – меня Тао зовут, – на ломанном корейском, а Соён думает, что у нее в плюшевом зоопарке обязательно должно быть пополнение.


“Seoyoung’s, Kris, Kyungsoo Bistro” теряется на пересечении улиц оживленного Сеула и в снежном пуху.




Самые лучшие рецепты те, что мы создаем сами.










the end.

[я в печали.]

Nicky Spell Mash, ты встрял прям между кусочков с продами хддд

[Nicky Spell Mash]

аджика~, прости, можешь удалить комент, я заново напишу

[я в печали.]

Nicky Spell Mash, удалил, извини -.-

[Nicky Spell Mash]

аджика~, не страшно, я ж всегда могу его еще раз написать)))