по горячим следам... а то бы забыл точно ._.

[Noghaye4ka27]

Time
Автор: Noghaye4ka
Бета: KrispyLays

Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Лухань/Бэкхен

Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, AU

для атмосферы

Нить, пронизывающая время, соединяет души…

Мерное капание воды о тростниковую трубку все дальше несется по незатейливым лабиринтам и тонет в зеркальной глади пруда, разлившегося в дальнем конце территории монастыря. Чуть красноватый по изрезанным кончикам желтый кленовый лист, подхваченный легким ветерком, осторожно оседает на чаше с водой, перекрывая проход и сбивая монотонное журчание. Длинные пушистые ресницы вздрагивают и являют глаза оттенка прощального летнего солнца, увлекаемого караваном зефирных облаков на юг, подальше от осенней поры, которая закономерно вступает в свои обязанности, касаясь поцелуем каждого лепестка и зеленой листвы.

Подправив сползающую с плеча материю цвета душистых магнолий, Лухань осторожно снимает кленовый лист, закупоривший отверстие. Ему нравится, как он ощущается на ладони, нравятся эти прожилки, выпирающими трещинами несущиеся к уголкам. Он подносит его ближе к лицу, рассматривая, и чувствует запах пороха. Войны, которая раскидывается стремительной тенью над Великой Империей. Он вспоминает, как месяц назад они в спешке покинули свой храм – место, которое стало ему домом с момента, когда его еще младенцем в холодную зимнюю ночь обнаружили на ступенях возле входа. Он не выбирал этот путь становления монахом. За него выбрали; возможно, мать, бросившая его не где-нибудь в канаве, возможно, настоятель, волей случая вышедший на прогулку перед сном. Лухань просто принял это. Все случается по воле судьбы, решившей на этот раз проверить стойкость китайского народа.

Луханю сразу приглянулся этот уединенный уголок совершенной природы. Старый клен, склонивший свои ветви над гладью пруда, будто в молитве; на его коре, испещренной глубокими ранами времени, сохранились отпечатки нескольких поколений.

Звон главного колокола выводит Луханя из омута воспоминаний. Он испуганно роняет лист. Время вышло…
Обед. В связи с трудными временами, и так не обширное меню сузилось до чаши с рисом и лепешки. Лухань доволен. Принимать то, что дают – девиз его жизни. Он благодарно съедает все до последнего зернышка и остается мыть посуду после всех. Сегодня его очередь. Другие ученики распределяют между собой остальную работу. После он идет в главную комнату, чтобы помолиться за тех, кто сложил головы на никому не нужной войне…
Один раз ему разрешают выйти в деревню. Он довольно долго бродит по пустым размытым улицам в поисках нужных трав для главного настоятеля. Мешочек с монетами, прикрепленный к поясу, звонко звучит при каждом шаге. Дети украдкой выглядывают из подобия окон, а женщины безразлично смотрят на одеяние – им не до него. Война испепелила все чувства. Даже любопытство…

Достигнув дома местного лекаря, Лухань с поклоном принимает сверток из рук пожилого старца. Обратный путь в монастырь прерывается сильным ветром и внезапно грянувшим дождем. Он решает его переждать в покосившемся амбаре, одиноко стоящем по ту сторону главной дороги. Быстренько запихнув сверток за пазуху, то и дело поскальзываясь на босых ногах, он доходит до своего временного пристанища. В уши врывается громкий раскат рассерженных облаков, заставляя пятиться вглубь амбара. Лухань никогда не любил гнев, любое его проявление. Мокрая туника неприятно липнет к спине. Положив сверток на один из тюков сена, он стягивает с себя мокрую ткань, от колючести которой у него иногда чешется все тело, и усаживается на земляной пол, обхватывая себя руками. Время тянется медленно, как молитва, и в барабанном стуке капель дождя Лухань забывается сном…
Холодные касания осени заставляют его ежиться, а непонятные звуки – открыть глаза, которые распахиваются в испуге от увиденной из-за тюков сена сцены. Молодой мужчина с прерывистыми вздохами вколачивается в тело парня, распластанного на старой сломанной повозке, вырывая из его губ стоны. Лухань видит, как парень ласково касается щеки, покрытой щетиной, а другой гладит себя… там… Поцелуй между ними заставляет Луханя зажмуриться до боли в глазах. Ему не объяснить, почему так горячо внизу живота и почему так дрожат колени. С гулко бьющимся где-то в горле сердцем он сползает к земле, не обращая внимания на то, как острые концы соломы царапают его кожу. Ему хочется выкинуть из головы их образы, которые, кажется, клеймом выжгли в памяти. Он озирается по сторонам и замечает тощую фигуру подростка, примостившуюся в углу. Приложив палец к губам, парень качает головой. Не выдай нас. Лухань судорожно кивает в ответ… После сделанного любовники поправляют свою одежду и покидают нежилой амбар. Их не должно быть здесь. Как все мужчины своего рода, они должны сражаться на войне.

- Они через каждые три дня встречаются здесь, - говорит паренек, кусая соломинку.
- И каждый раз они…? – осторожно начинает Лухань.
Он утвердительно кивает.
- А ты?
- Я тут живу, - он ловко сплевывает пережеванную соломку.
- Один? – Лухань стискивает чуть высохшую тунику, надевая.
- Да… с недавних пор я – сирота. Война безжалостна, как, впрочем, и люди. Мачеха выгнала из дома. Слишком много ртов, чтобы кормить, - грустная усмешка.
Лухань не знает, что говорить в таких случаях. Вряд ли от его простого мне жаль ему будет легче. И вместо этого…
- Меня Лухань зовут, и я из…
- … монастыря, - не дает ему договорить, - одежда, - поясняет он в ответ на изумленный взгляд, - только вы такую носите. Бён Бэкхён. Кореец. Отец сбежал в поисках лучшей жизни в Китай. Знал бы он, что приготовила ему судьба…
- А ты веришь в судьбу?
- Я верю только в то, что она насмехается надо мной…

За столь позднее возвращение Луханя ждал выговор… Пальцы ныли после пережитого наказания; ровно десять ударов - по одному на каждую фалангу - чтобы не обидеть. Голодный желудок сворачивался, урча в ночной тишине. Но даже мысли о еде не могли выветрить из памяти тех в амбаре. Тягуче ноет внизу живота, кожа на лбу покрывается испариной и начинают потеть ладони. Лухань ворочается на жесткой циновке, пытаясь заснуть. Воображение подкидывает ненужные картинки, а в голове крутятся подпаленные фантазией вопросы: каково ему было чувствовать его в себе? прикасаться к нему …? В рой мыслей врывается образ нового знакомого, сбивая учащенное дыхание. Кажется, что сейчас слишком жарко для осенней ночи, и он чувствует себя отвратительно под тонким подобием одеяла. «Музыка ветра» равномерно звенит по всему периметру главной комнаты, размеренное дыхание спящих учеников растворяется в ночной тишине. Он пытается ладонью усмирить бешеный темп сердца, жар раскаленным железом разливается в паху. Боль в пальцах перекрывает новая, от которой темнеет в глазах и дрожат ноги. Рука скользит по животу и Лухань задыхается, когда пальцы дотрагиваются головки. Он замирает на мгновение и начинает водить ею, не замечая, что раны на пальцах вновь открылись и содранная кожа начинает облазить. Быстрее… неважно, что его сейчас могут увидеть, неважно, что его могут наказать – все отходит на второй план; у него одна лишь тревога – что все исчезнет, исчезнет сплетение эмоций и мыслей вокруг одного образа. Закрыв глаза и откинувшись на спину, Лухань кончает, размазывая вязкую жидкость по своей штанине. С каким-то облегченным чувством он вспоминает, что завтра его очередь стирать…

Новый день встречает его своими обязанностями. Чаша риса и сырая лепешка не могут утолить еще вчерашний голод. Лухань чувствует себя грязным. Неправильно грязным. Холодная вода пруда не смывает с него это ощущение. Он запутался. Даже утренние молитвы не перекрывают его мысли. В конце концов, где-то между тридцать седьмой и тридцать восьмой бусиной четок, он принимает это – составляющую часть его самого, и решает больше никогда так не делать, потому что это неправильно, потому что он не должен. Бэкхён благополучно забывается под рутиной обязанностей, вспоминается только перед сном, и Лухань думает, что хотел бы еще раз увидеть его, и, кажется, судьба дает ему такой шанс…

Метла проходится по опавшим листьям, собирая в их кучку, и Лухань отмечает про себя, что было бы совсем неплохо, если бы так можно было сделать и с мыслями. Дойдя до статуи Будды, украшающей заднюю часть двора, он останавливается, чтобы убрать паутину. Маленький камушек, непонятно откуда возникший, попадает ему прямо на макушку. Наклонившись, он подбирает его и замечает еще один, пролетевший рядом с левым ухом.

- Кто здесь?
С озорной улыбкой из-за статуи выглядывает Бэкхён. Сердце резко подскакивает в груди, и Лухань роняет метлу из рук.
- Тебе нельзя тут находиться.
- Я пришел увидеть друга, или это запрещено? – непонимающе разводит руками Бэкхён.

У Луханя что-то лопается внутри от его голоса, и он внезапно осознает, что скучал. Ему хочется обнять его до хруста в позвонках, потрепать по волосам, похлопать по плечу. Друг… Он никогда не знал, что значит это слово. В его мире нет такого. В нем только настоятель, ученики и определенные обязательства. А еще хочется прикоснуться к его бледной щеке, на которой сейчас была свежая царапина, из которой сочилась бусинка крови.

- Тебе нельзя здесь находиться. Если настоятель узнает… - веселый огонек гаснет в карих глазах, уголки губ обиженно опускаются, Луханю больно это видеть, - пошли, я знаю, где мы спрячемся, - чужая ладонь приятно греет руки, и ему хочется, чтобы это продолжалось вечно…

Мерное капание воды не тревожит присутствие чужого, сидящего под старым кленом и удивленного озирающегося по сторонам.

- Нравится? Это мое место… - Луханю очень хочется, чтобы ему понравилось.
- Ага, я не думал, что тут так красиво. Если бы знал, давно бы пришел, - улыбается он. Луханю, кажется, что нет ничего прекрасней этой улыбки, и он сам не замечает, как она отражается на его губах.
- Ты в курсе, что война добирается до нашей деревни?
- Да, нам вчера сказали… Мы должны уехать на днях, - тяжело.

Бэкхён поднимается с земли, подходит ближе к чаше и зачерпывает ладонью воду, поднося ко рту. Круги на водной поверхности достигают краев и разбиваются, меняя свою форму.

- А ты? Куда ты пойдешь?
Бэкхён не спешит с ответом, возможно, от того, что и сам его не знает.
- Какая разница? Одно я знаю точно, мне не будут рады, - Луханю очень хочется стукнуть его по голове, что он и делает.
- Эй, кто дал тебе право бить меня? – Бэкхён гневно смотрит в глаза оттенка прощального солнца, и Лухань понимает, что эту битву он проиграет. Судьба снова позабавится с этим пареньком, выставляя все новые преграды, которые в конце его сломают. От понимания этого у него щиплет в глазах. Он быстро моргает, пытаясь избавиться от подступающих слез и комка в горле. Бэкхён же думает, что обидел его и бережно сжимает его ладонь.
- Лухань, ну ты чего?

От нежности, сквозящей в его голосе, ему хочется сильнее разреветься. Но вместо этого он быстро прикасается к его мокрым от воды губам. Поцелуй. Легкое касание губ и невероятный шквал эмоций внутри…

Мерное капание воды тонет в глади пруда, где вчера зацвел поздний лотос. Два сердца, соединенные нитью судьбы, бьются в унисон…

Призрачное счастье быстро улетучивается, когда за поворотом, ведущим к статуе, на них натыкается настоятель. Бэкхён не сразу понимает, когда Лухань толкает его в сторону, принимая предназначенный ему удар на себя. Серебряный разделитель нефритовых четок больно проносится на границе нижней губы, рассекая кожу. Останется шрам. Плата за запретный поцелуй…

…Лухань не хочет уезжать из деревни. Война приближается все новыми грохотами, оповещая о своем намерении. Он делится своими переживаниями с кленом, единственным свидетелем их любви. Еще одна история на целые столетия выбита на его коре. Повозка трясется на обочине дороги. Бэкхёна нет…
Лухань больше не видит его в своей жизни…

***

- Ребята, - низкий бас Чанеля эхом проносится по танцевальному залу.

Уставшие Джонин и Лухань жадно выпивают принесенную долговязым воду. Дебют не за горами. Каждый день они репетируют свой номер в разрываемой битами зеркальной комнате.

- А вы в курсе, что у нас новенький объявился?
- Так поздно? – удивляется Джонин. - Разве такое возможно?
- Говорят, что ходячий талант, - фыркает Чанель.

Лухань не слушает разговор корейцев. Он слишком устал. Эти тренировки изматывают его, и он мечтает лишь о том, чтобы дойти до своей кровати и заснуть. Ему вспоминаются слова отца: ты сам выбираешь свою судьбу, отказываясь подчиняться нашей воле.

Дверь с грохотом распахивается, и в зал врывается толпа парней. Лухань устало опускает голову. Сможет ли он достичь того, на что пошел наперекор воли родителей, которые хотели, чтобы их сын стал врачом и продолжил семейное дело?

- Лухань, иди сюда! – всегда веселый Пак Чанель иногда раздражал его. – У нас тут новенький!

Вытерев стекающий по вискам пот, Лухань направляется к толпе.

- А это наш Лухани, - представляет его Чанель.
- Бён Бэкхен, позаботьтесь обо мне, - яркая улыбка сверкает на лице, что-то до боли знакомое… родное…

Теплая ладонь сжимает его, и губы Луханя растягиваются в улыбке, являя детский шрам…